Туман или Охотник в Тумане

Мокрые булыжники мостовой весело блестели, отражая раннее солнце, в такую рань, на улицах ещё нет нм одного прохожего, но, едва поднявшись из-за горизонта, дневное светило уже пронизало весь город яркими лучами, ночные тени быстро отступали в подвалы, подворотни, щели. Даже тенистые днём парки, сейчас не служили пристанищем серой мгле, между деревьев широкими горизонтальными потоками лился свет. Наполняя парк подобием призрачно-волшебной жизни. Волшебными феями срывались с листьев переливающиеся капли воды, зловещими колдунами лежали истончённые тени от стволов, изумрудными россыпями, а может, магическими огнями горели мокрые насквозь и от того рассыпающие падающий свет ворохом зеленоватых искр и бликов кустарники. Солнце подобно завоевателю входило в город, его армии уже стучались в окна и двери, тревожили не озаботившихся задёрнуть окна шторами горожан. Тонкими отмычками лучи сочились в замочные скважины. Утренняя прохлада отступала куда неохотнее предрассветной тьмы. Ночью прошёл дождь, и влага ещё не поддалась пока не жаркому солнцу. Не пройдёт и часа, как мостовые покроются светлыми просохшими пятнами, а над дорогами закурится парок, но ещё не сейчас. Сейчас светлый мокрый город ещё спал настолько крепко, что мог показаться вымершим.

Пусто и тихо, беззвучен летящий из-за горизонта свет, почти беззвучно, как и всегда ступают ноги Охотника в испытанных высоких сапогах с боковой шнуровкой и толстой, гротескно-рифлёной подошвой. Некому было слышать шаги Охотника, и он слушал их сам. Слушал скрип добротной кожи, слышал лёгкий скрип размалываемых подошвой мелких камешков, там где, под ноги вместо гладкой брусчатки ложился асфальт, слушал еле слышный шелест пол плаща по собственным ногам. Где-то в недрах кармана на самой границе слышимости шуршали, самозатачиваясь, иголки. И, порой ему казалось, что он слышит тонкий, неразличимый и неописуемый звук лезвия ложа прорезающего кожу и плоть. Клинка, оставляющего тонкие красные следы на мозолистых шрамированных подушечках пальцев. Его пальцев. Тех самых, которые и держали нож. Рука в кармане почти автоматически терзала самое себя, Тремя пальцами удерживая раскладной перочинный нож, охотник раз за разом проводил отточенную стальную кромку по беззащитной плоти оставшихся двух пальцев. Нельзя сказать, что такое самоистязание приносило ему хоть сколько ни будь удовольствия. Не было это также и почитаемое монахами различных конфессий умерщвление бренной плоти с целью возвыситься духовно. Охотник не боялся боли, он уже давно свыкся с ней, сжился и не обращал внимания. Но, конечно же, чувствовал и это чувство служило напоминанием. Напоминанием о том, что он человек, о том как беспомощна плоть, лишённая руководства разума. Напоминанием того, что жизнь Охотника – борьба, и длиться она ровно столько, сколько того желает сам Охотник. Жизнь может окончиться в любой миг, стоит только потерять волю к ней. Перестань тянуться к ней всеми фибрами души и всеми мышцами тела, и справедливая природа освободит тебя от тщеты физического существования. И Охотник крепко помнил. Пусть, как он слышал, в работе сапёра возможна только одна, первая и последняя ошибка. Охотник избрал работу посложнее. Чтобы не проиграть, мало не допустить ошибки, нужно заставить своего противника, кем бы он ни был совершить фатальный промах. И затем в полной мере реализовать всю его фатальность. Он не был убийцей зверей, которых обычные смертные называли охотниками, хотя ему приходилось не раз убивать зверей, те немногие, кто его знал, называли его Охотником с большой буквы, и различие было куда разительнее, чем одна буква в коротком слове. Охотник не имел ничего общего ни с мужиками в тулупах, что для наживы, прокорма или удовольствия ради рыскали по лесам, ни с такими же, но в жилетках и широкополых шляпах разъезжающих по степям и саваннам. Не было сходства даже с древними предками, луками, камнями и палками добывающих себе пищу. Быть может по форме, но не по сути. И потому не висело у него за спиной ружья, или хотя бы колчана – торчала рукоять складного туристического топорика. Не было при нём капканов, и ловчей снасти – были только моток верёвки через плечо, да рассованные по карманам моток двустороннего скотча, коробок с швейными иглами, короткая хирургическая пилка. Да заточенная чайная ложка, спрятанная за ремешком часов. Ну и конечно же приятной тяжестью тяжёлая канистра с авиационным керосином.

За спиной, приклеенной скотчем к коже плаща, свисала добыча. С точки зрения здравого смысла, её можно было бы описать как помесь зайца, льва и летучей мыши. Мокрый, грязный серый, клочьями вылинявший мех, когтистые лапы, небольшие кожистые наросты на спине – рудиментарные крылья, длинный с кисточкой хвост, богатый набор разнокалиберных, острых зубов в алой когда-то, но уже посиневшей пасти. Там, где шерсть в пылу драки была вырвана, вместо кожи проглядывала какая-то чешуя. Если бы на улицах были прохожие – они наверняка бы шарахались, визжали, возмущались, звали бы стражей правопорядка, но все как один любопытной вереницей бежали бы следом, боязливо разглядывая животное. Но прохожих не было, широко шагающий, с гордой осанкой и в чёрном длинном плаще охотник походил на властителя, этого давно покинутого города, не капитана корабля, что гордо идёт на мостик, хотя в трюмы хлещет вода, а вся команда и пассажиры уже гребут изо всех сил прочь от погибающего судна. Бывали моменты, когда Охотник не прочь был удостоить этот город гибели. К счастью для горожан, моменты бывали редки и кратковременны. Охотник свободно пересекал пустые перекрёстки, перепрыгивал через невысокие заборы, срезая путь через дворы, в которых спали даже собаки. Словно радуга после дождя возникали, и, сменяя друг друга, пропадали новые ощущения чувства и мысли. Разжала хватку и почти убрала жаркие пальцы горячка боя, висящий на спине трофей не был единственным противником этой ночью. Охотник любил дождливую погоду, но сейчас вопреки своему мрачному кредо он не мог не радоваться свежему солнечному городу. – Вот так бы и оставить его, пустым – мелькнуло в голове. Волнами накатывала боль от порезанных пальцев вместе с вечно живущим в душе и мозгу Охотника осознанием. И подкрадывалось из за угла подсознания что-то новое, которое, как известно, уже не раз было основательно забыто. Как ни старался Охотник уловить и понять новое чувство-предчуствие-ощущение он не мог. Смог понять, что как то это связано с чем-то предстоящим ему в скором будущем. Побеждать непонятное и необъяснимое – этим Охотник занимался почти каждый день. Как обычно Охотник решил вернуться к проблеме, когда та встанет у него на дороге лицом к лицу. Мнительность присущую его роду Охотник не разделял ни в коей мере.

Последние серые многоэтажки расступились и перед Охотником предстал его собственный дом, вернее собственной была только квартира. Возле парадной чуткое ухо уловило шаги спускающейся по ступенькам соседки. Почему-то пожалев старушку Охотник решил избежать встречи и сноровисто забросив верёвку на штырь водосточной трубы полез к своему окну. Одна рука ещё подтягивала худое жилистое туловище на подоконник, а вторая, разложив на ноже особый неравносторонний семигранник, уже открывала окно. Ещё полминуты и Охотник, закрыв окно, стоял на кухне собственной квартиры, сматывая вервие в бухту. Непривычная усталость, накопленная за недели бессонных ночей, дала о себе знать протяжным зевком. Аккуратно повесив плащ с трофеем и верёвку на вешалку, Охотник уронил себя на кресло. Прикрыл глаза, и тут же решив, что поддаваться простым человеческим слабостям не достойно Охотника, резко встал и отправился варить кофе. Утро только начиналось, а странное чувство не покидало охотника, и даже тревожило всё сильнее и сильнее. Кофе вознамерился убежать от чересчур глубоко ушедшего в себя кофевара, но не тут то было. Не просто убежать от Охотника. Соорудив себе завтрак с помощью хлеба, колбасы и хирургической пилки, прихватив турку с кофе, Охотник уселся за пыльный монитор. Пока загружалась почта Турка ополовинилась (чашками охотник высокомерно пренебрегал). Исчезли куда-то и три из пяти бутербродов. Помимо вездесущего спама в почтовый ящик как всегда попало несколько заказов, сулящих вполне солидное вознаграждение за не вполне выполнимые задания. Дело привычное – тщательно переписав каждое письмо на бумагу старомодной перьевой ручкой Охотник приколол отдельные листы к стене за монитором чайными ложками. Два таких листа там уже висело. На одном двойным подчёркиванием выделялось слово «срочно». Без работы Охотник не сидел почти никогда.

Когда была допита вторая турка кофе и доедены дополнительно нарезанные бутерброды, Охотник зачем-то ощутил желание побриться. Обычно он считал свою щетину мимикрирующей, оставлял отрастать «дабы не скрипела», но на самом деле не считал бритьё полезным и осмысленным занятием и брился крайне редко, чаще подстригал щетину ножницами всё из того же многопредметного перочинного ножа. Не найдя аргументов ни за, ни против стремления оголить подбородок и щёки, Охотник решил, что деяние лучше бездеяния и отправился в ванную. Из зеркала на Охотника взглянули красные глаза на усталом худом лице. Шарф он всё-таки снял – тот явно мешал бритью шеи. Руки несмотря ни на что не дрожали и уже через несколько минут лицо смотрелось куда бодрее и светлее. Решив продезинфицировать лицо керосином Охотник пошёл на кухню, но снова что-то его остановило. Непонятно почему все меньшую привлекательность обретала идея натирать лицо керосином. Охотник принял это внутреннее сопротивление за инстинкт, но, не отступившись, всё же откопал в старинном баре, среди заспиртованных голов испанцев бутылку крепкого бренди. Плеснув на ладонь, обильно смазал алкоголем лицо и шею. Постояв ещё немного, вспоминая, откуда у него эта бутылка, но так и не вспомнив, поставил на место, и вернувшись в ванную снова намотал на шею длинный тёплый шарф. Ещё раз глянув в зеркало Охотник машинально запустил пятерню в волосы и, поворошив их, кое как пригладил. Ещё раз критично себя осмотрел. Всё-таки решил в кои то веки полностью исполнить ежеутренний ритуал умывания. Прополоскал и почистил зубы, правда пасты так и не обнаружил. Вспомнил древний способ чистить толчёным стеклом, но не найдя ничего стеклянного, что бы стоило чистки зубов почистил их пустой щёткой. Взглянул на часы – пора было нести трофей к таксидермисту. Охотник не привык заставлять себя ждать. Оставив на этот раз дома канистру, Охотник нашёл старую спортивную сумку и, запихнув туда бренные останки зайце-льва, стал застёгивать свой плащ. Косая застёжка плаща имела нетривиальный механизм действия, и застёгивалась/расстёгивалась не вдруг. Взял верёвку, на плечо повесил сумку с трофеем. Под ложечкой сосало всё сильнее. И совсем не под той, что была притянута к запястью ремешком часов. Совсем уж было собравшись уходить, Охотник вдруг спохватился и, вернувшись в комнату, сорвал со стены бумагу с данными по срочному заказу. Охотник стремился опять занять себя сегодня опасной Охотой. И не потому, например, что срок исполнения заказа истёкал завтра, и не потому, что подошли к концу средства существования, и надо было зарабатывать себе на кофе и керосин. Охотник чувствовал смятение, непонятное и оттого ещё более смятущее. Как известно, нет лучшего лекарства от такого рода болезней, чем хорошая Охота.

На этот раз не таясь вышел Охотник из дому. На дворе стоял штиль. Шершавым кошачьим языком лизал подошвы сухой асфальт. Где-то гудел транспорт, наполненный человеческой массой. Охотник взглянул на небо, и настроение у него сразу испортилось. Ещё одно неприятное чувство в уже плещущуюся в душе круговерть.

- Что ж, пусть так , - подумал Охотник. Новое ощущение он распознал очень быстро. Город радовался и улыбался, медленный ветер лениво поворачивал листья, словно заботился об их равномерном загаре. Солнце харизматично и приятно светило жаркими, совсем не такими, как утром лучами. Охотник не слишком любил такую погоду, но дело было не в этом. Охотник не зря собаку съел на военной анемометрии и синоптической метеорологии. Там вдалеке, вражескими полками до поры таился циклон, медленно ползли полные до краёв ледяной водой тучи. В городе было безветрие, но намётанный глаз улавливал в глубоком синем небе, на высоте от силы километра могучий и стремительный воздушный поток. И этот высотный ветер, подобно опытному жестокому полководцу готовился к атаке. Сегодня же вечером, на ничего не подозревающих горожан обрушится ветер, всей яростью и мощью. И обрушит ведомые им сейчас тучи. Охотник любил дождь и ветер, но дело было не в этом. Пик буйства стихии, как предвидел Охотник, придётся уже на глубокий вечер, когда большинство людей укроются в своих квартирах, и будут с неизбытым за тысячи лет суеверным ужасом вглядываться в окна. Или вовсе задёрнут шторы, и будут старательно делать вид, что ничего не происходит. Будто безразлична им вся ярость природы. Охотник не слишком любил жителей своего города, не слишком он любил и всё людское племя. Охотник был бы не против, если бы горожан хорошенько вымочило дождём. Но дело было не в этом. Охотник наконец-то понял, в чём было дело: его коробило от обманчивости погоды. В сущности обычные явления обернулись для него чем то мерзким и недостойным. Как кинжал за спиной. Отравленный зазубренный кинжал. Охотник ничего не имел против зазубренных отравленных кинжалов. Разумеется, если они не были заготовлены на него. Но сейчас он зло шагал не глядя по сторонам и нарядный вид города представлялся ему маской ухмыляющегося клоуна.

Охотник не был бы Охотником, да и не был бы в числе живущих, если бы его разум, оперируя сотнями фактов, анализируя, сопоставляя и выдавая на-гора идеи, мысли умозаключения, не научился справляться с любыми проблемами. Пусть тело меряет шагами дороги, пиная камни и расталкивая плечами прохожих, пусть колючие глаза поблескивают сквозь упавшую из-под капюшона прядь волос, пусть сжимаются кулаки, а ножик снова терзает пальцы. Мозг работает на благо своего хозяина. Мозг не имеет права отвлекаться на духовные переживания. И потому сквозь сплин, навеянный погодой снова стали пробиваться вопросы о состоянии, преследующем его с утра. Вопросы и, частично, ответы. Охотник вспомнил, что приступы подобного беспокойства уже накатывали ранее. Он вспомнил каждую из охот, бешеных и безудержных, за рамками возможностей и морали, которыми он забивал в себе это беспокойство, но причин его вызывающих пока не припоминал. А меж тем опасный дисбаланс душевного равновесия из покачивания крыльев бабочки перерастал в горную лавину.

Природная, въевшаяся в кости осторожность вопила внутри Охотника. Нельзя ничего делать, пока не утихнет путающий мысли шторм. Но то, что всегда и повсюду служило человечеству неиссякаемым источником проблем, то неуловимое нечто, которое неизменно побеждало в человеке, не делая различий, и страх, и осторожность, стремительно толкало неразумного, казалось бы, хуманса вперёд, по пути головокружительно успешного развития. Ныне оно толкнуло и Охотника. И пинком отправило его на узкое крыльцо чучельного магазина. Из полутёмных углов скалились злобные морды. На полках и витринах целиком застыли твари поменьше. Под потолком вот уже лет пять непрерывно и безнадёжно парил на раздувшемся хвосте «летучий бобр» - один из трофеев Охотника. Собственно добрая треть ассортимента магазина принадлежала, так сказать, топору Охотника. Оглядевшись и не найдя на прежних местах всех трёх добытых месяц назад зелёных дятлов – ядовитых и коварных созданий Охотник понял, что у магазина дела шли неплохо. При баснословной стоимости чучел редких монстров три-четыре продажи в месяц означали безбедное существование владельца. Не было и большого, стоявшего ранее у входа чучела гигантского ракала. Жуткая тварь стоила Охотнику двух недель преследования, а бренный труп, сданный таксидермисту, позволил бы пол года не вспоминать об охоте. Позволил бы, но Охотник охотился не ради наживы, она была лишь приятным дополнением. – Нашёлся же извращенец, не пожалевший целого состояния, что бы поставить страшилище в какую ни будь гостиную, или прихожую – подумал Охотник, - прихожая, должно быть с мою квартиру целиком, снова подумал он . Вздохнул, сокрушаясь о тщеславии людском, и не трогая изящный звонок, предназначенный для вызова владельца лавки, сделал несколько шагов внутрь, отпустив ручку двери. Полумрак, скопившийся в углах, равномерно растёкся по всему помещению. Ноздри щекотал запах тлена и опилок, из щелей дальней двери тянуло формалином. Мертвые и поруганные тела окружавшие Охотника не вызывали абсолютно никаких эмоций, Охотник охотился на живых, до мёртвых ему не было дела. Не успел он удивиться, что отступила глодающая его тревога, как та снова взялась за своё. И теперь охотник вспомнил. Такое же точно нестроение мыслей случалось каждый раз, когда Охотник посещал именно эту лавку. По крайней мере, каждый раз из запомненных Охотником. И причина скрывалась не в пыльном предбаннике, а в лаборатории, скрывавшейся за обитой шкурами бронированной дверью в дальнем конце магазина.

Глубокий вздох, ещё один. Иногда спешка ни к чему. Ладонь упирается, в мягкую обивку двери. Возрастающим усилием Охотник медленно и беззвучно отворил хорошо смазанную створку. Шаг в ярко освещённую комнату. Взгляд от пола вверх: шершавый ударопрочный кафель, никелированные ножки стола, привинченные к полу, стол с каким-то полувыпотрошенным трупом, а за столом стоит….

- Привет.

- Здравствуй, здравствуй, Охотник.

- Что за зверь у тебя? – Охотник указал на располосованную тушку на столе.

- Это? – скальпель с антибликовым покрытием небрежно постучал по обнажённой кости черепа, - Erinaceys Megalocerus1, – и действительно, приглядевшись, охотник разглядел и растущие из черепа ветвистые рога, и покрытую серо-серебристыми иглами шкурку, лежащую отдельно.

- Крупный экземплярчик,- прокомментировал Охотник, - напряжение постепенно спадало.

- Да, траппер один подогнал, - раздался приглушённый смешок, - так пыжился, так хотел рассказать, как именно его «заохотил» - вот чучело заказал, дружкам хвастаться будет. А по мне - так ясный пень, его машиной сбило. И не факт ещё что он сам сбил. – уверенная рука во время разговора продолжала водить скальпелем, создавая очередной шедевр из бесформенной туши размером с крупную собаку.

- Я таких стадами клал, - не удержался Охотник.

- Не сомневаюсь, Охотник. – И снова Охотник не мог понять, то ли насмешка была в этом прозвании, то ли уважение. Хотя как его ещё могли называть, если по-другому он не представлялся?

- Классная штука у тебя, - молвил Охотник и запнулся, в него упёрся удивлённый взгляд чуть искажённых линзами очков глаз. – Ножик я имел в виду.

- А, это, - на доля секунды Охотнику почудилось лёгкое разочарование в голосе. Но лишь на одну долю секунды. - Chirurgus curat manu armata2.

- Chirurgus mente prius et oculis agat, quam armata manu3– парировал Охотник. – Впрочем твоим пациента уже всё равно. - Латынь, как старое тёрпкое вино возвращала ему уверенность. Он даже чуть оскалил в улыбке надраенные, но всё равно желтоватые зубы.

- Так зачем пришёл? Языком помолоть? Впрочем этим пороком ты не страдаешь, Охотник. Выкладывай. - Охотник расстегнул сумку и, достав свой трофей, аккуратно выложил его на одном из вспомогательных столиков.

- А , Ех ungua leonem cognoscimus, ех auribus asinum4.

- Хорош asinum , - Буркнул Охотник, - эта тварь мне чуть ногу не сжевала, - он указал на свежие царапины украшавшие пыльный гриндерс.

- Но-но, de mortuis aut bene aut nihil5, по крайней мере здесь.

- Ладно, здесь, не буду. Requiescat in pace6, так сказать. – Повисла неловкая тишина. То ли отдавали дань погибшему монстру, то ли кончился запас подходящих к случаю выражений. То ли подобно бьющимся воинам застыли на минуту, отдыхая перед новым рывком. Ныне их оружием была их изощрённая эрудиция. Всё же первым начал Охотник.

- Так ты забираешь эти кости, - нарочно или нет, он снова пренебрёг просьбой.

- А сколько ты хочешь за кости? – в голосе чуть поубавилось надменности, всё же знакомы с Охотником они были давно и лицемерить было ни к чему, почти ни в чём.

- Beatitudo nоn est venatis praemium , sed ipsa venatum7 – небрежно бросил Охотник давно заготовленную фразу.

- Ну что ж, Dixi8. – зайце-лев перекочевал со стола в плотный мешок, из которого специальным аппаратом был выкачан весь воздух. Мешок временно упокоился на полке недальнего холодильника, занимавшего целую стену. Над холодильником, кстати, висела не слишком уместная табличка с надписью Hic locus est ubi mors gaudet succurrere vitae9. И Охотник не раз уже язвительно замечал эту неуместность. Но не в этот раз. В этот раз он снова замолчал. Он ощущал пустоту. Когда ему окончательно расхотелось изощряться в словесности и даже шутить, оказалось, что больше сказать ему нечего. Угрюмо глянул на него исцарапанный носок сапога. Снова всё повторялось. – Нет , подумал он, пусть я не могу с этим справиться (немыслимое признание), но я буду смотреть в глаза . И он действительно поднял глаза. Посреди знакомой уже обстановки так же опустив глаза, но разглядывая не обувь, а, наверное руку Охотника стояла таксидермист, опытная врач и хирург, избравшая дело патологоанатома. Впрочем, как и во всех других театрах, в анатомическом не слишком-то заработаешь на жизнь. И потому существовала эта чучельная лавка, где девушка смогла превратить малопочётное занятие в искусство. Она не была обворожительна, или слишком красива, стройное, но немного нескладное тело, тёмные волосы. Тёмные, колкие глаза. Слишком колкие для большинства. Охотник не знал о ней почти ничего, пожалуй, важными были только две вещи, первая – она единственная из всех представительниц прекрасного пола могла поддерживать нормальную, по меркам самого Охотника, беседу. С ней ему было о чём поговорить. Пусть её знаниям о компьютерах и прочей аппаратуре сиречь железе было далеко даже до продвинутого пользователя, зато в медицине, литературе, и холодном оружии она разбиралась, пожалуй, не хуже него самого. В теории, естественно. Вторая вещь – Охотник уже точно знал – именно она служит причиной его духовного смятения. И это было странно, почему спрашивается, он чувствует рядом с ней, или даже по дороге к ней дискомфорт и растерянность? Он не находил ответа. Вернее точно знал, отчего бывает это молчание – будто кроме обычных тем было ещё какая-то, которая могла бы служить связующим звеном беседы, но, увы, утерянная, не служила. Но чёткая логика ума не принимала недоказанных предположений и не до конца сформулированных фактов. И Охотник относил странное косноязычие, поражающее обоих к числу неразгаданных загадок.

На этот раз молчание нарушила она:

- Что в следующий раз принесёшь?

- Кто знает, что подкинет судьба? – рассеянно ответил Охотник.

- Fortuna et casus, vulgo vulnerabile Nomen. Esto procul, tantum nomen inane mihi10 – эти слова не раз гордо произносил сам Охотник, а теперь так легко попался в собственную ловушку, девушка чуть улыбнулась.

- Homo sum et nihil humani a me alienum puto11 – пробормотал Охотник, но тут же отверг эту формулировку. – Тогда пусть это будет ещё один Ракал, раз они пользуются спросом.

- Надо спросить, не нужна ли пара к тому, - девушка облегчённо улыбнулась. Сколько уже таких затруднений преодолевали они. И всё же снова и снова, шагали на одни и те же грабли.

- Спроси. Что ж, поеду за ракалом, Охотник, пожалуй, черезчур резко забрал и сложил сумку. Сунул в карман и, попрощавшись кивком головы, повернулся к выходу.

- До встречи, Venator12, - раздалось ему в спину.

- Ne gladium tollas , mulier !13 – почти про себя сказал Охотник, проходя по пустой лавке и распахивая двери ,- Ne gladium tollas !

На улице, сверившись с часами и запиской, охотник решил, что часа четыре перед заданием у него ещё есть. Дома, он чувствовал, делать было нечего, и он направил свои стопы по знакомой стезе. Отправился к одному из друзей, к Елфу.

Что-то было не так в этот раз. Меньше злости было в нём, меньше, чем обычно. Он уже не так злился на себя за слабость, или слабость в этот раз была проявлена слабее, а может, сама слабость пошла на убыль. Но всё же кулаки нервно сжимались и разжимались. Найдя им работу, охотник компактно перепаковал сумку, и теперь она полностью уместилась в кармане, не привлекая внимание излишней выпуклостью на боку плаща. Путь занимал минут тридцать, из которых уже половина прошла. Почти бодрым шагом Venator пересекал очередной квартал, когда его рецепторы в купе с «аналитической машиной» разума дали чёткий сигнал – за Охотником следят, более того, за ним следуют. Накапливаемая информация не тревожила Охотника, и лишь теперь, когда всё стало предельно ясно, Охотник явственно ощутил слежку. Скосил глаза – так и есть, бредёт за ним мужичёк, ничем не привлекательный на вид. Но одним из заветов Охотника всегда был – «Человек – самый страшный хищник, и любой из людей много опаснее любого из неразумных зверей». Охотник был даже доволен, что не взял с собой канистру. Обе его руки были свободны и готовы к схватке. Топор он решил оставить в ножнах. До поры. Не изменяя темпа шага, Охотник медленно достал из кармана и надел кожаные перчатки. Это – последнее предупреждение. Но преследователь не внимает ему. Преследователь либо очень опытен, либо попросту дурак. Сказать что из этого опасней Охотник затруднялся. Так же обманчиво-спокойно шагает. Охотник слышит ровное дыхание. Не могли же чувства подвести его. Шаг за угол, секунда ожидания и резкий выпад одновременно раскрытой ладонью в лицо и окованным носком сапога в пах. К тому, кто собирался напасть со спины не применима обычная этика боя. Оба удара летят в пустоту. Мрачно рыкнув с досады Охотник мигом сложился пополам и кувыркнулся, уходя от предполагаемого удара. Выкатывается колобком на дорогу. Всё происходит почти автоматически и Охотник заставляет себя не думать только чтобы не отбирать вычислительные мощности у мозга, который сейчас в бешеном темпе рассылает и получает нервные импульсы. Слышен визг тормозов, а охотник, подброшенный сильными ногами уже на крыше тормозящего автомобиля. Без топора видимо не обойтись – раз Охотнику не удалось предугадать или хотя бы заметить первых движений врага. Мерцающий круг разбрызгивает камень и штукатурку, а не кровь и кости, как должен был. Охотнику уже плевать на привлечение внимания, сейчас заговорили уже инстинкты. Противник уклонился. Сейчас он сидел в обманчиво беспомощной позе в двух шагах от поворота. Сила толчка прогнула крышу автомобиля, оставив характерные рифлёные следы протектора. Охотник пустил в ход ещё одно средство. Взвилась верёвка, выписывая петли вокруг преследователя, но тот оказался просто дьявольски хитёр и опытен. Он не сдвинулся с места и уже оглядывался, подмечая место удара. Единственное, на что приходилось уповать Охотнику – на излишнюю самоуверенность противника. Снова мелькнула рука, слева от шпиона полетела заточенная ложка, справа - разложенный нож ETS -33. Перед ним бухнулись оземь сапоги Охотника. Естественно с самим Охотником в них. Секунды, и жертва наконец повержена, и связана скотчем. Собрав валявшийся рядом инструментарий, Охотник вздёрнул жертву на ноги и поволок прочь. Уже уходя он заметил продукт собачьей жизнедеятельности с размазанным следом ноги. Ещё раз сопоставив факты, Охотник пришёл к выводу, что его преследователь просто поскользнулся. Впрочем, это его не оправдывало.

Не прошло и пяти минут, как Охотник затрезвонил в дверь Елфа. Как всегда неспешно и абсолютно не обращая на нетерпеливые трели звонка, Елф пришёл из недр квартиры и открыл дверь.

– Спишь? – Зло бросил Охотник, отрывая палец от кнопки.

- Нет, - Елф продолжал стоять в дверях. Не смотря на просторный халат, Елф выглядел тоньше и ниже Охотника в плаще и на высокой подошве. Охотник только сейчас вспомнил, что Елфа не пронять ничем, он может так и год простоять. Что для бессмертного какой-то год? Охотник спросил снова.

– Не уподобился ли слух достопочтенного Елфа его скудной памяти? – Охотник криво усмехнулся. – Лицо Елфа расплылось в улыбке, и он отступил в сторону.

Первым Охотник затолкал замотанного шпиона. Затем зашёл сам, сопровождаемый дружеским похлопыванием по спине. Охотник не привык изменять правил, по которым жил. Одним из них было ношение обуви всегда и везде. Мало ли что может случиться. Но не подчиниться упёртости бессмертного, не поссорившись с ним можно было только приведя ему доказательства его неправоты. И воистину подсилу это было лишь другому бессмертному – диспут с изощрённым в полемике Елфом занял бы не одно десятилетие. И Охотник уже не помнил, когда он принял немногочисленные, но ревностно блюдомые хозяином этого жилища правила. Тем более, что вряд ли в городе нашлось бы более безопасное для Охотника место. В первую очередь он расшнуровал и снял ботинки, затем повесил на вешалку плащ-косуху. Шарф же остался на шее. После разоблачения оказалось, что Елф с Охотником примерно одного роста и комплекции, но всё же даже худой жилистый Охотник был пошире в плечах и побольше оброс мускулатурой. Пленника заперли в мастерской Елфа. Вечером сюда должны были прийти ещё два друга Охотника: Покусник и Граф. Первый бард и колдун, второй же попросту вампир. С их помощью, заверял Елф, он вызнает у шпиона всё, что только можно вызнать.

– Он расколется, едва мы только начнём спорить о методах дознания, - со смехом говорил дивный Елф.

И действительно споры друзей даже, а может особенно, на отвлечённые темы на неподготовленную личность производили неизгладимое впечатление и не многие были способны их выдержать добровольно. Елф, не мыслящий пребывания в покое без комфорта, уже заварил охотнику крепкого кофе, себе же налив родниковой воды. Усевшись за низким столом перед камином прямо на циновки (имелись перед камином и глубокие мягкие кресла, но ни Елф, ни Охотник не любили этой лишающей свободы маневра вязкой мягкости). Охотник в который раз обвёл взглядом стены, увешанные разнообразнейшим оружием. Елф фанатично собирал его веками, и многое было не только редко, но и с трудом верилось, что им можно хоть как-то фехтовать. С удовольствием глотнул горячего горького напитка. Выложил на стол мятую бумагу с заданием. Елф глянул мельком, многозначительно нахмурил высокий лоб. На сколько знал Охотник, Елф и сам время от времени брался за подобные задания. Перворожденный соратник Охотника в превосходной степени владел любым оружием. И славился тем, что во множестве это оружие с собой таскал. Охотник рассказал подробности поединка со шпионом, Елф снова пообещал поработать над ним, как только прибудут Покусник с Графом. Елф, в свою очередь поделился некоторыми фактами из своего невообразимо долгого существования. Когда кончился кофе и вода в хрустальном графине. Елф вдруг, расщедрившись, притащил оплетённую живыми лианами глиняную бутыль со здравуром – знаменитым целебным эльфийским вином. Если бы кампания состояла хотя бы из трёх друзей – беседы непременно были бы полны смехом, шутками, добродушной руганью и дружескими подколами, и только один на один они способны были на серьёзный разговор. Затем ополовиненная бутыль была отставлена в сторону. Зачастую Елф занимал руки во время беседы плетением всевозможных узлов и косиц из тонких светящихся верёвок. В этот раз он достал из-под стола маленький изящный кинжал и кусок дерева. Надо сказать деревяшка эта была абсолютно суха и безжизненна, к живим растениям эльфы относились с величайшим почтением. Попробовав пальцем остроту клинка, собеседник охотника принялся вырезать одному ему понятные фигуры и символы, роняя стружки прямо на толстый ковёр. Всё время разговора Елф задумчиво гладил несвойственную дивному народу бороду, тщательно отращенную за несколько тысяч лет. И смотрел Охотнику в глаза. Охотник, тоже был не из тех, кто отводит взгляд. Наконец Охотник громко хрустнул шеей, вправляя позвонки, и начал давно заготовленный разговор:

- А знает ли дивный Елф что либо о тёмных сферах?

- Я, как и почтенный Охотник, прекрасно помню красочный рассказ Покусника.

- А, кроме того? Покусник чудесный рассказчик, но информативность его повествования столь же мала, как и мера его дисциплины.

- Мы Эльфы никогда особо не интересовались тёмными вещами, в частности и этими областями. Но ты прав, из всех эльфов я углубился в эту область знаний больше остальных. Не даром меня прозвали тёмным. Но даже я лишь несколько раз созерцал окрестности внешней оболочки сфер и никогда не бывал внутри. Хотя вряд ли для них применимо это слово, «внутри». Что же понадобилось там Охотнику?

- Говорят, где то в недрах тёмных сфер покоится бесцветный додекаэдр, туда-то я и стремлюсь.

- Гм, даже абстрагируясь от того, что тебе там нужно, - всё-таки когда доходило до дела Елф умел говорить покороче, - я не уверен, что в сферах может что-то покоится. Тем более что-то применимое в «нашем» мире. И, кстати, интересно, в каких это местах «говорят» о содержимом тёмных сфер, будто это какая ни будь пещера с драконом, куда можно придти и забрать сокровища?

- Суждение о моих источниках оставь мне. Ты считаешь, что сферы находятся не в «нашем» мире?

- Пожалуй не так, они сами как бы части других миров, нет, снова не так. А откуда мне знать, вообще, - притворно возмутился Елф, - придёт Покусник, - с него и спрашивай.

-Нда, он расскажет.

-Ещё как расскажет, - со смехом подтвердил Елф.

- Но мне, если честно, нужны не сведения о них, достаточно достоверно их можно получить, лишь вступив на тропы самих сфер. Я бы хотел пригласить тебя со мной.

- Полагаю, Графу с Покусником поступят подобные предложения? – Охотник кивнул.

- Я обдумаю это предложение.

- Только не слишком долго.

- Ну что ты, пару сотен лет, не больше, - Эльф рассмеялся, - я думаю, после сегодняшнего вечера всё разъяснится.

- Тогда мне остаётся ждать.

- Да, - ответил Елф, - и вдруг спросил, - А всё ли в порядке с твоим здоровьем?
- Со здоровьем? С чего бы это ты интересовался моим здоровьем?

- Да вот вижу, не по себе тебе, прости за каламбур.

- Да нет, всё нормально.

- Amor tussisque non celantur14, - медленно, почти по слогам проговорил Елф.

- Откуда ты… С чего…, - фраза попал в цель, Охотник снова низринулся в пучины, из которых недавно выбрался на зыбкий берег.

- С чего ты взял, что я кашляю? И оставь эту свою латынь.

- Какая резкая неприязнь к латыни, мой друг.

- И оставь этот менторский тон.

- Ладно, но и ты оставь попытки скрыть что-то от своего друга. Тем более что эльфы читают в человеческих душах как в отрытой книге.

- И видят фигу, - буркнул, насупившись Охотник,- в моей не прочитаешь.

- И снова ты прав, в твоей не дано прочитать никому. Но всё же время научило меня понимать суть многих вещей.

- Felix, qui potuit rerum cognoscere causas15.

- А, проклятая латынь? Хорошо, оставим в покое мёртвый язык. Кто она?

- Она?

- Не заставляй меня думать что это он. А может оно? Вполне в твоём стиле.

- Нет, - сдался Охотник, - она.

- Отлично, неважно даже кто. Начинаю понимать, почему ты собрался в тёмные сферы.

- Лучше скажи мне, почему это происходит, мудрый Елф, - охотник опустил голову и замотал ею. По какому закону, По какому праву, В конце концов?

- А когда ты стал следовать чьему-либо праву? Или подчиняться закону? Сядь не кручинься. Расскажу как могу. Как говорится, Omnia praeclara rara16, но обратное не всегда верно. Большинству людей, не обременённых стремлением к чему-то высшему, не просто достаточно лишь общих, базовых факторов, для удовлетворения потребностей, им необходимы именно они. Они не могут в своём текущем состоянии достичь большего, и не хотят развиваться. Таких большинство, и они формируют стандарты, которые затем усердно вбиваются в головы потомкам.

- Избавь меня от этих лекций.

- И если такой человек сталкивается с величайшим благом, для достижениия которого однако, требуется приложение значительных усилий. – не обращая внимании продолжал Елф, - Естественно реакцией его будет объявить это благо бесполезным, или даже опасным, в основном для заглушения своей ещё не до конца погибшей совести. Или же по привычке, если совесть уже погибла. Но таковы не все, к счастью, или нет. Есть ещё и те, кто двигает весь ваш род вперёд, кто вопреки расхожему мнению достигает, добивается блага. Дальше возможны два варианта: первый эгоистичный – сильный (в широком смысле слова) упивается достигнутым благом в одиночку вкушая его плоды. Второй – альтруистический – попытка на своём примере доказать, что достигнутое благо является благом. Впрочем, если не облегчить процесс достижения блага, такие попытки обречены на провал. К тебе относится первый вариант. Да и любовь в любом случае персональное благо. Она, как я подозреваю не в меру умна, в меру красива, с очень высокой самооценкой, и почти полной самодостаточностью. Это делает её практически недостижимой и недоступной. И это-то как раз является одним из определяющих факторов твоего душевного стремления. На уровне инстинктов ты осознаёшь – труднодостижимое (недостижимого ты не принимаешь) - означает лучшее. Вот тебе вкратце обоснование, почему она тебе нравится. Почему из симпатии выросло дивное чувство Любви, тебе не ответит никто. Даже ты сам.

- Ясно, что ничего не ясно, - но Охотнику всё же полегчало, - спасибо, пойду, время не ждёт.

- Пойди, - Елф отложил в сторону деревяшку и встал, чтобы проводить Охотника.

- И не кручинься, - напутствовал он его, - это вполне естественно для вас, людей.

На улице ещё не смеркалось, но тёмные тучи, медленно и неотвратимо затягивающие небо отбрасывали на улицы сумрачные тени. Дождя ещё не было, но сырость быстро росла. Город погружался в туман. Не кручиниться было сложно. Если в первый момент, излив душу, охотник чувствовал облегчение, то сейчас его душу снова затягивал туман. Елф объяснил всё, и не объяснил ничего. Охотник вспоминал её. Да, она чертовски умна, да привлекательна, пожалуй, он прав, она действительно одна из самых лучших представительниц… Стоп, никакая она не представительница, дело конечно и в уме и в красоте, но не так, как это повернул Елф, не в оценке этих качеств. Охотнику не хотелось даже сравнивать её с кем-то ещё. Она это Она. Охотник расталкивал собой пока ещё податливый, но всё сгущающийся туман. Он шёл на задание неподготовленным, не было с ним Канистры авиационного керосинчика. Не подобрал он особых приспособлений, не обдумал тактику, а ведь противник не слабый. Не зверь – человек. И не просто человек, - маг. Не готов он был и морально, в голове мешались вопросы о Ней, о себе, о том шпионе, о тёмных сферах, о друзьях. Перед глазами стояло то её лицо, то тонкие умелые пальцы уверенно держащие скальпель с антибликовым покрытием. Но несмотря ни на что, охотник явился на место вовремя. Это была одна из площадей города. Ни души, ни звука. Всё живое забилось по домам в страхе, предчувствуя бурю. Видимость была не больше метра, Пальцы вытянутой руки и те различались с трудом. Охотник поёжился, туман упорно пытался ледяным молоком залиться ему за шиворот, в карманы и рукава. Жертве уже пора было появиться. Охотник аккуратно опустился на колени, лёг на мокрую мостовую и прильнул к ней ухом. Так и есть, - кто-то идёт в тумане. Пробный шар. Охотник аккуратно достал из кармана коробку с иглами. Мокрые пальцы вынули одну, и резким броском-щелчком метают в белую мглу. Ожидание тянется вечность. В невидимых облаках рокочет гром.

А вот и ответ. Приближающийся тонкий звон Охотник правильно классифицировал как атаку и, рассчитав траекторию звука, ушёл с линии. Мимо пролетела бугристая, но игольно острая сосулька. Охотник плавными синусоидами стал приближаться к магу. Туман уже постоянно вспарывали рои острых ледяных осколков. Видно та игла задела за живое. Охотник упал на мостовую, и, всем телом вжимаясь в мокрые камни, пополз к источнику ледяных стрел. Ориентировался на звук, и, изредка поднимая голову. Чем ближе был Охотник к магу, тем, казалось, плотнее и гуще становился туманный воздух. И он продирался сквозь туман, вгрызаясь жёсткими ногтями в промёрзший камень. Наконец ему удалось подобраться к жертве на расстояние почти одного метра. Тут не было слышно грома, безраздельно, расталкивая капельную взвесь, в воздухе царил хруст, будто топтали промёрзлый снег. Хруст этот издавали сгущающиеся прямо из тумана холодные клинки. Толстые длинные сосульки, веера мелких, бритвенно острых осколков, небольшие снежные вихри. Всё это уносилось во мглу. Туда, где по мнению мага скрывался напавший на него. У Охотника не было ни канистры авиационного керосина, ни особо приготовленной жидкой серы со спичечных головок. Не было явных козырей, и Охотник задумался. Не кстати вспомнилась Она, её голос, пышущий сарказмом, он всё же был лучше этих ужасных звуков принуждаемой стихии. Охотник отогнал воспоминания. Возникнув в ответственный момент, они могли испортить всё, они могли стоить охотнику жизни. Охотник хорошо умел, когда надо, взнуздать и воспоминания, и домыслы. Но опасность подстерегала его в другом.

Охотника заворожило бесконечное, постоянно изменяющееся движение воды, пара и льда. Маг всё колдовал, размахивая руками, и стуча посохом в мостовую. Слов он не произносил, и в воздухе висела только странная симфония звона журчания и треска. Охотник, раздумывал, как же ему достать мага. Чтобы тот не расслаблялся, охотник время от времени швырял в туман мелкие камешки, и противник послушно сосредотачивал свои атаки на месте их падения. Но с каждым разом кидал всё более вяло, и всё более редко. Беззвучно падали снежинки, превращаясь на лице Охотника в холодные капли. Но капли не бодрили Охотника. Он зашёл в тупик. Попытка просто вскочить и атаковать, с таким противником заведомо обречена на провал. Сейчас маг полон сил, он почти в трансе, и магия сама ведёт и защищает его. А резервов у Охотника практически не осталось. Все попытки собрать немного сил и вызвать магический ветер, отобрав тем самым у врага его оружие, закончились фиаско. Маг был намного сильнее, и сейчас все потоки и силы вокруг были прикованы к нему. Охотник снова не к стати вспомнил Её. У них так много общего – пришло ему в голову. Несомненно, у человека покрывающего скальпель антибликовым покрытием, у человека, превратившего вскрытие в искусство есть что-то общее с Охотником. Но было нечто ещё. Общие интересы могли бы сделать их друзьями, но не сделали. Почему? Быть может то, что помешало, и становится раз за разом источником этого болезненного, но извращённо приятного чувства, будто вытаскиваешь из тела занозу. В этот раз всё было немного по-другому – подумал Охотник, как-то спокойнее, что ли. Ведь не в латыни же дело. Охотник перебрал в уме весь недавний разговор. Затем ещё раз. Только с третьего раза удалось ему вникнуть в цепочку фраз. Память работала исправно, но почему-то первые два раза Охотник из всего потока образов выделял только Её стройный стан. Почти что болезненно тонкие, но всё же утончённые руки. Улыбка. Пусть насмешливо саркастическая, но всё же она дарила улыбку ему. Именно ему. Дарила улыбку – что за странная формулировка? Бред какой-то. Охотник мотнул головой и пришёл в себя.

Маг больше не колдовал. Слишком долго не стучали в белой тьме камешки. Он осторожно оглядывался, поворачиваясь, и шурша мокрыми полами мантии. Вокруг голубоватым сиянием мерцал магический щит. У Охотника не было ни достаточных сил и познаний в магии, ни редких ингредиентов, ни могучих артефактов, чтобы пробить этот щит. Что тогда? Ждать? А если он уйдёт? По спине Охотника стадом диких троллейбусов пронеслись мурашки, он только теперь понял, как замёрз. Полы плаща примёрзли к камням. Ноги сводило ледяной судорогой, в сапогах хлюпала уже не вода – ледяная каша, того и гляди застынущая в лёд. Надо действовать немедленно. Взгляд Охотника упал на ложку под ремешком часов. Чем она поможет? Ничем – ответил он сам себе. Но помогут сами часы. Благодаря и благословляя фирму Asahi за водонепроницаемый корпус, и морозоустойчивые микросхемы, Охотник воззрился на сменяющиеся циферки жидкокристаллического экрана. Программируемые часы были как нельзя кстати. Когда не помогает ни магия, ни «меч», в дело идут высокие технологии. Аккуратно, чтобы не выдать себя хрустом суставов, Охотник размял пальцы, превратив иней на них в обычную, пусть и холодную воду. Пальцы забегали по маленьким резиновым кнопкам. Эх, давно на ассемблере не писал. Но сейчас надо действовать на самом низком уровне. Ах, если бы он помнил машинные коды. Но времени было мало, поэтому сгодится и асм. Программа тоже заклинание, только техногенное. Поставив последний RET, Охотник облегчённо вздохнул, и уже не таясь, треща всеми заледенелыми суставами, поднялся в полный рост. Пальцы лежали на кнопке Enter . Маг резко обернулся, его глаза изумлённо расширились, он не мог понять, откуда мог взяться кто-то так близко от него. Но, надо отдать ему должное, вокруг пальцев уже закружились миниатюрные метели, заклинание было на взводе, как и у Охотника.

– Вы не подскажете, который час? – безобидный вопрос не раз помогал охотнику отвлечь внимание противников. Ставший за пару веков почти инстинктом, жест и взгляд на руку не раз становился последним для его жертв. Но маг оказался слишком архаичным, или слишком умным. Он не поддался.

- Ну, что ж. Мягко вдавилась кнопка. Сработала программа. Действенное технозаклятие сейчас посылало мага в Стек. Великий Мировой Стек так и не был понят до конца ни одним программистом. Многие верили, что всё живое, и не живое, после завершения времени жизни уходили туда, чтобы вернуться на новом витке великого приложения жизни. Не понять, не поняли, но пользоваться научились. Мага сплющило, а затем затянуло в разверзшуюся под ногами пропасть. Программа Охотника обладала функциями базовой архивации. Руки, облепленные мокрой тканью, рванулись вперёд, но никакой, даже великий маг, не смог бы противостоять уже работающей техномагической программе. Только те, кто сам обладал талантом к программированию. Снежные вихри сорвались с почти исчезнувших пальцев мага. Мелкие, таких не бывает в природе, снежинки закружились, понеслись под неощущаемым ветром в лицо охотнику. Но, наверное, маг не завершил заклятие. Снежинки не резали и не ледянили, завихрившись над головой Охотника, они безвольно опадали, лишившись поддержки принесшего их ветра. Таяли на носу, лбу. Скатывались по гладкой коже плаща. Охотник снова вздохнул. Несколько снежинок затянуло потоком в нос и гортань. - Обычный снег , - подумал Охотник ощутив вкус растаявшего кристаллика на языке.

Огромная площадь покоилась под толстым покрывалом тумана. Но она не спала. Она с интересом наблюдала, подперев вычурными колоннами многочисленные головы балконов, устремив сотни глаз окон, витрин, форточек и отдушин туда, где только что закончился поединок. В последний раз, блеснув зелёным, сомкнулся стек, погребая в своих недрах заказ Охотника. Заклинание не оставило следов на древних камнях. Осталась лишь площадь, лишь туман. Да ещё маленькая фигурка Охотника, неподвижно стоявшая посреди тумана. Площадь взглянула внимательней – Охотник не двигался слишком долго. Неестественная поза. Застывший взгляд, недвижимая дыханием грудь. Будто бы охотник вмиг заледенел. Площадь заглянула в глаза, пытаясь добиться правды, но глаза Охотника были пусты, ни зрачков, ни радужек, ни, даже, белков. Только синеватый мрак, в котором кружит беспрерывная метель маленьких снежинок. Море тумана накатывало на охотника. Накатывало и отступало. По всему городу, проносились судороги, начинался шторм. Всё явственнее прорезали туман вспышки молний, всё оглушительней грохотал гром. Туман бушевал, и метался по пустым переулкам. Но всё больше его клочьев, отрываясь от волн, не возвращались обратно. Ветер уносил их в породившие туман небеса. И окончательно подавляя сопротивление ударил в город, разрывая туман на части, первый залп дождевых стрел.

Охотник закашлялся. Моргнул. – Проклятый туман, стало ещё хуже видно, если такое возможно . Охотник поднёс к лицу ладонь и долгим взглядом рассматривал её линии. Обернулся вокруг. Несмотря на всё чутьё, он сейчас не чувствовал направления. Охотник выбрал направление наугад, и быстро зашагал. Странно, но холода он не чувствовал. Однако инстинкт самосохранения подсказывал, что сейчас не плохо было бы выпить чего-нибудь горячего, да и вообще, согреться. Прошагав минут десять, и не встретив ни одной стены, Охотник насторожился. Он конечно знал истории о том, что левая нога, мол короче правой, и оттого человек может, думая, что движется по прямой, на самом деле наматывать круги. Но он уже давно измерил свои ноги, и с точностью до пятого знака их длины совпадали. Площадь, же вроде хоть и была велика, но не настолько, чтобы в ней заблудиться. – Надо хоть сориентироваться , - Охотник помнил, что продолговатые булыжники на площади, ещё по старой традиции были выложены с севера на юг. Он глянул себе под ноги. Ничего не увидев, он упал на колени и руками попробовал ощупать камни. Словно в мокрую вату руки сунул. Никакого камня под ногами не было. И даже та твердь, на которой он стоял, похоже, распространялась только на площадь его опоры. Словно альпинист, выкапывающий попавших под лавину товарищей, Охотник погрузил руки в туман под собой и стал его разгребать. Вскоре он ощутил, что опускается. Он стал работать ещё усерднее. Быть может там, под ним лежит скрытая почему-то под снегом мостовая. Но нет. По субъективной оценке охотника, он спустился уже на три метра, но под руками по-прежнему были плотные мокрые клубы, под ногами неведомая опора, а вокруг призрачный, но не прозрачный туман. Охотник бросил копать, и присел на корточки и стал думать. Выровнял дыхание (он всё ещё дышал сквозь зубы, словно неприятно ему было вдыхать туманные струи). Из всех вероятностей, самой вероятной была та, что почивший в стеке маг всё-таки успел подсунуть охотнику свинью. Хотя далеко не всегда самое вероятное является истинным.

Снова вспомнилось Её лицо. Теперь не пальцы, не фигура, только лицо. - Откуда возникло это чувство? Охотник от бессилья строил собственные теории. Возможно он, раз за разом принося ей трофеи, слишком уподобился далёким предкам. Стал как бы архетипом мужчины для неё, а она архетипом женщины для него. Так пещерные люди носили с охоты туши зверей. Приносили их своим женщинам, проявляя заботу о них и о будущем или имеющемся потомстве. Охотник подумал о собственном потомстве. Попытался его представить. – Бр-р-р-р , - он помотал головой. Стало зябко, и Охотник, легко поднявшись, побежал. Так он немного согреется. Если тут, куда ни пойдёшь – всё одинаково, то не всё ли равно, где буду я, - рассудил Охотник. Перед мысленным взором проносились все его встречи с Ней. Теперь он осознавал и анализировал все слова, и её и свои, и свой гнев на самого себя. Всё проходило сквозь него и, отфильтровываясь логикой, становилось чистым, незамутнённым чувством. Охотнику стало тепло, и даже жарко. – Мне с Ней хорошо, почему же я раньше не замечал? Хотя нет, замечал, это меня и бесило, - Длился и длился внутренний диалог. Мутное туманное пространство, вопреки своей природе дарило Охотнику непревзойдённую ясность мысли и чувства. Не зачем было остановить взгляд, не было ни звуков, ни запахов. Не было к чему стремиться, не было врагов, друзей, юга и севера, верха и низа. Охотник, наверное, впервые остался сам с собой наедине. Если не считать туман, конечно. Постепенно Охотник осознал и разложил по полочкам все тревожащие его проблемы. Думать тоже стало незачем. Чувство времени было утрачено безвозвратно. – Это нирвана , - подумал он, и сам с трудом смог уловить эту мысль, они скользили, почти не задевая разум. – самадхи, или как там. Освобождение от всего, вечное ничто, во всеведении и бездействии . Накатило блаженство. Охотник закрыл глаза, хотя нет, у него нет глаз, и нет необходимости что-то закрывать, он сам – один большой широко раскрытый глаз. Умиротворение. Освобождение от всего . Мимо проплыл клок тумана. Что-то он напоминал охотнику, хотя не было у него памяти. Но всё же он напоминал. Бессмысленное нагромождение водяных капель. Но всё же вот нос, вот изгиб брови. Да, это лицо. Что такое лицо? Её лицо. Воспоминание, будто схваченное за хвост вернулось. Всей своей волей охотник проникал сейчас сквозь умиротворение. Она, её лицо. Покой и свобода . Как же Она красива, всё таки. А я и не замечал, теперь вот, заметил. Скажу Елфу, что и у меня есть эстетический вкус. Кто такой Елф? Нет ничего важного. Свобода от всего – отсутствие всего. И даже её? Ну нет. Охотника передёрнуло. Всё его тело конвульсивно содрогнулось. У него появилась цель. И теперь, таков уж он, Охотник, он доберётся до неё. Рука в кармане сжалась, до нестерпимой боли вонзилось лезвие ножа прямо в ладонь.

Но окончательно очнулся Охотник от такого знакомого и привычного писка часов - сообщение. «Всяческого тебе здоровья, Охотник. Вся компания уже в сборе. Покусник, правда, нерадивейший, и подлейший из хумансов, явился на белом коне, и запёрся, сволочь прямо на коне ко мне в квартиру. Шпиона допросили. Кое-что интересное он нам рассказал. Пока берегу его от Графа до твоих распоряжений. Не ошибусь, если выскажу общее мнение что мы будем тебе рады сим вечером и ночью, переходящей в утро. Елф». Охотника согнуло пополам от смеха. Он представил себе невозмутимого Елфа, преграждающего путь Покуснику на гарцующем жеребце, белом, но мокром и по колено в грязи. И как, отталкивая перворожденного, колдун всё таки проносится в прихожую, а может и в гостевой зал, попирает ковёр шиповаными подковами. Куском тумана проплыл в голове последний призыв отринуть тщету мирскую. Но воспоминания уже хлынули, не давая туману принять форму. Воспоминания о друзьях, о делах, о Ней. Всё это вновь показалось таким чудесным. Очищенный от забот охотник теперь чувствовал ярко и полно как дитя. Только что он от души смеялся, теперь накатил гнев. Обида и ярость на проклятый туман, не пускающий его к тем, кого он любит, и кого уважает. Он любит. Теперь он мог себе признаться, и от этого, не коробило, как всегда, напротив, осознание любви давало новые силы. С рыком выхватив топор из-за спины, охотник стал прыгать, и рубить, рубить легко поддающийся туман. Как будто камлающий шаман, сражающийся с духами, охотник носился, кричал и рубил. Рубил и кричал. Прыгал и носился. И, как ни странно, тумана становилось всё меньше. Всё болше проявлялась тьма, В воздухе начали появляться капли, не туманные, крупные, тяжёлые. Каждая попадая на плащ, расплёскивалась в характерным звуком. Вот капель уже десятки, сотни. Мрак расколола молния. Вспышка осветила понурые и мокрые фасады старой площади. После ледяного тумана, дождь казался таким тёплым. Охотник запрокинул голову, подставляя иссечённое шрамами лицо дождю. Стегнул по перепонкам гром. Охотник, не переставая радоваться дождю, снова вспоминал. Громогласно смеясь, охотник уходил с площади. Не победителем и не побеждённым, очищенный уходил, что бы снова окунуться в мутную воду жизни. Он пойдёт к ней, прямо сейчас. Так и надо в дождь и грозу, в полчетвёртого утра. Проверим судьбу, проверим. Но сперва надо зайти к друзьям. « Мне нужна роза. Из хирургической стали .» Охотник не сомневался, что эльф, да ещё с помощью друзей изготовит этот подарок вовремя.

Мокрый охотник стоял на тротуаре. Его чёрные, но ясные глаза смотрели ввысь, на окно третьего этажа дома над лавкой таксидермиста. Дождя уже не было, низкие тучи прижались к горизонту, закрывая восход, и на небе ещё видны были последние звёзды. И в руках его не было стальной розы. Но на него смотрели. Немного, всего один взгляд. Но ему хватало. И тонкие Её пальцы сжимали металлический цветок. Сжимали до крови, так же как пальцы охотника в кармане сжимали клинок ЭкстраТулСета. Охотник вопросил судьбу, в которую не верил. И судьба, которой нет, наконец, дала ответ. Первые лучи уже пробивали потерпевшие поражение тучи. Лучи осветили улицу. Но Охотника на ней не застали.

Morendill Narmellon Moriqwendi. Дмитрий Черняков.

17.11.05