Morendill: Пустошь

Пустошь 3

На окраине городища, стоял шаман. В пору между ночью и утром когда уже началось, но ещё не завершилось преображение ночной дымки в утреннюю росу. Когда уже исчезли все звёзды и небо заливает тьма, но всё-таки отчётливо ясно, что ночь завершилась. В пору северного ветра Шаман вышел на околицу, так как выходил уже бог его знает сколько десятилетий. Он встречал северный ветер. Он и сам уже почти не помнил ни своих учеников, ни своих соплеменников. Где-то на дне разума ленивыми сомами спали сакральные знания, легенды предков и традиции обрядов. Некому было передавать их последнему шаману Городища. И, стало быть, нечего было тревожить старых, как и сам шаман сомов памяти. Широкая и неспешная, но неумолимо могучая река времени год за годом стачивала и уносила телесную силу из некогда могучего тела. Как коряги из-под ила проглядывали и выпирали, натягивая кожу кости. Светло-жёлтые выцветшие глаза старика вглядывались в предрассветную тьму, но требовалось зрение куда острее его, чтобы различить зарождающуюся грань горизонта, чтобы отделить мрак ночи от мглы раннего утра. Первое дуновение коснулось его, и кожа старика тот час же покрылась гусиной кожей. Ветерок всколыхнул бахрому на причудливых ритуальных наплечниках, затрепетали перья на длинных нитях. Медленно и до поры беззвучно закрутилась трещотка на посохе. Шаман переступил с ноги на ногу, ещё сильнее опёрся на кривой посох – ритуальный наряд был не по возрасту тяжёл. Ветер крепчал. Мощным потоком мгновенно пронизал стоящего на пути старца, обвил холодными пальцами, рванул за бахрому. Шаман тяжело выдохнул, сгибаясь под ветром. Узловатые пальцы вжались в гладкое дерево. Вдохнул, и, распрямившись, неожиданно легко расправил плечи. Ветер засвистел в недальних оврагах, поволок за собой пыль, и оборванные листья, но шаман уже твёрдо стоял на ногах. Бешено вертелась трещотка, вились, обрывая шнурки привязанные перья, мелкие камушки и кости. Жёлтые глаза не мигая, смотрели на теперь проявившийся горизонт, дряблая кожа трепетала под порывами Борея как плохо натянутая палатка. Губы шамана начали шептать. Дыхание остановилось, шаман только двигал губами, а ветер шелестел меж ними, выговаривая, выпевая слова. Эти слова ветра, начертанные на устах человека звучали уже по всей степи, отголоски его слышны были и в Городище, но там не кому было их слушать. Старик уже не был стариком, тело, казалось, обрело поддержку куда лучше старого истёртого посоха. Не сгибаясь под резкими порывами, черты лица заострились, но не болезненно, а скорее, придав благородство какой ни будь хищной птицы. Громогласный шёпот заглушал даже грохот трещотки. Глаза слезились от ветра, но лишь только влага покидала их, ветер жадно слизывал её со щёк, оставляя только белые солевые полоски. Ветер обдувал шамана с такой силой, что казалось ещё миг и старая ветхая его шкура сейчас сорвётся с остова и полетит прочь, развеваясь и мотая жидким седым скальпом. Старик стоял. Всё больше его шёпот походил на пение, всё шире раздвигались губы, наконец, он прикрыл невидящие от слёз глаза. Его гортань родила свой, не нашептанный ветром, ни на что не похожий, низкий звук. Ветер бесился и грохотал трещотками, но нарастающее пение, больше похожее на рокот становилось всё громче. Человек встал один на один с ветром, и теперь он был достоин приветствовать его. Дрогнула тощая грудная клетка, и звук изменился теперь не рокот, а крик-пение, чистый и свободный, звонкий, совсем не похожий на шелест и завывание ветра-Камикадзе. Этот звук не скрывал могущества, оно сквозило и лилось из поющего в открытый мир. Могущество не стихии, но человека. Песня из одного переливчатого непрекращающегося звука лилась на север. Сквозь ветер и презрев его напор. Могучая и неостановимая она срывал лавины в далёких горах, клонила к земле деревья, ранние птицы замолкали, а звери замирали и вслушивались, покорно прижавшись к земле. Шагающие по дорогам герои салютовали наполняющему сердце отвагой пению оружием, а слабовольные люди, ощущая неясное беспокойство, внутренне сжимались и спешили укрыться в жилищах. Но в городище никто не слышал её, ибо она лилась на север. Ветер не сдавался до последнего, над землёй вокруг Шамана метались уже не только листья но и мелкие камни, ветер приносил едкую красную пыль из пустоши и острые снежинки со льдистых вершин.

Шаман стоял и пел. Пожалуй, от прежнего шамана в нём остался только странный наряд. Тонкие жилистые руки затвердели оставшимися мышцами, глаза сверкали двумя пронзительными солнцами, сам он стал ещё выше, вытянулся в вихре, и почти парил над землёй, будто и не она держала его, а он, могучий человек удерживал её от того чтобы быть вырванной с корнем порывами урагана. В какое-то мгновение свист ветра и человеческое пение достигли своего крещендо, и внезапно ветер отступил. Мгновенно угасли воздушные потоки, только кружили в воздухе сорванные листья, как благодарность за поединок. Старец тяжело осел, опустил и сдвинул широкие костлявые плечи, снова ощутив тяжесть ритуального доспеха. Вдавил в пыль отполированный пальцами посох. Медленно открыл глаза, стёр ладонью оставшиеся слёзы с глаз и кивая чему-то своему направился обратно в городище. Он шёл медленно, но всё же, яркая грань, прочерченная восходящим солнцем, так и не сумела догнать его. Охотник брёл днём и ночью, после случившегося возле поглощённого землёй храма Ежа, он безостановочно приближался к краю пустоши. Теперь же местность вокруг него, пожалуй, нельзя было назвать пустошью. Вокруг по-прежнему лежала пыль, всё вокруг говорило о переменах, лёгкий, всё чаще появляющийся ветер, попадающиеся на пути камни, пару раз встреченные чахлые, но живые кусты красного саксаула. Охотник хорошо чувствовал грань, и почувствовал, как вчера ночью покинул пустошь, и вступил в земли хоть и припорошенные её дыханием, но живые и отнюдь не пустые. Он шёл почти без привалов, внезапно ему настолько опостылел видимый им уже почти месяц пейзаж, что он рвался из пустоши как из клетки. В голове роились мысли, мелькали образы Утерянного храма, капли на ржавой проволоке, молодой Палладин, мёртвый хаотик. Но образы кружили бесполезной каруселью не рождая новых мыслей, выводов, двигатель вращался не прикладывая усилия и не рождая работы, будто слетел невидимый ремень соединяющий ум и память. И пусть ум Охотника находился в странном состоянии расслабленности, телу он покоя не давал. Охотник смотрел под ноги. Под ногами мохнатилось что-то красное и пыльное, похожее на старый персидский ковёр. Он на ходу как следует пнул «ковёр», и тот оказался травой, и при том зелёной. Пустошь разжимала пальцы, и уже почти отпустила Охотника. Он забежал на недальний холм, и пыльная пелена внезапно спала с его сознания, пальцы разжались. Пустошь лежала позади, перед охотником стелилась зелёная степь, вдалеке виднелась даже рощица, вдалеке на против синели огромные горы. Дрожь прошла по мышцам охотника, скатились по спине лавиной мурашки. Охотник поправил на плече верёвку и побежал с холма, прямо в высокую степную траву. Всему приходит конец, раздумьям и медитации, противостоянию и умиротворению. Одиночеству. Вот и Охотник достиг пределов бескрайней пустоши и теперь бежал не от неё, а навстречу ярким краскам, разноцветью свету и звуку. К полудню восторг немного спал, к тому времени Охотник прошёл насквозь рощу и обнаружил на противоположной её стороне небольшую речушку, стекающую с гор. Не так уж много нужно человеку для счастья. Пусть даже оно недостижимо глобально, в локальный отрезок времени человек часто думает, что счастлив. И ему странное дело, этого хватает. Впрочем, конечно не каждому. Охотник расставил вокруг своей стоянки ловушки, капканы из гибких ветвей и скотча, растяжки из нитей верёвки. Затем, уже в относительной безопасности он разоблачился и стал с упоением вытряхивать из одежды тонкую красную пыль. Всё время, проведённое в пустоши, ему приходилось расчетливо беречь воду, и теперь он не упустил шанса ни искупаться в ледяной и свежей воде, ни выстирать там вещи. Он даже побрился ножом, найдя неподалёку заменяющую мыло глину. Выбравшись из очистительного потока, и по-собачьи отряхнувшись, Охотник не стал предаваться лености, а развесив на просушку одежду принялся вычищать и смазывать своё оружие. Керосина в канистре почти не осталось. Справедливо опасаясь детонации горючих паров, Охотник аккуратно вылил остатки, и поразмыслив наточил в неё сколько смог древесной смолы, не забыв добавить разжижающую присадку. Все эти занятия отняли у охотника всё время от полудня до глубокого вечера. Ему настолько опостылела пустошь, что он выбросил на поживу зверям остатки запасённого мяса. В конце концов, пару дней поста никому во вред не шли. Костёр, ни настоящий, ни на кирпиче разжигать не стал, а просто уснул на берегу, завернувшись в плащ и положив под голову руку с топором. Разбудили Охотника сучья и листья, посыпавшиеся рядом с ним с дерева. Вскочив и мгновенно обшарив окрестности, проверив так же все ловушки и сигнальные растяжки, Охотник убедился, что несвоевременный листопад вызван сильным порывом ветра. Спать он естественно уже не стал, но идти дальше пока не собирался, и не особо думал, куда же ему идти. До того, он убирался прочь из пустоши, теперь ему предстояло выбрать или придумать новое направление и новую цель. Охотник без удивления наблюдал за странными метеорологическими явлениями вокруг. Ветер здесь дул не сплошным фронтом, а раздельными, редкими потоками, проскальзывая между деревьев, то, прекращаясь, то, снова шевеля листья или шевелюру Охотника. Порой воздушные потоки были слабыми, а иногда проносились бешеными драконами, срывая с деревьев листья и обламывая мелкие ветви. Охотнику было интересно, но не более, мало ли природных явлений находят себе место в необъятной макровселенной? Охотник встал, потянулся, принялся разминать суставами, с хрустом повернул двумя руками голову, вправляя шейные позвонки, а так и застыл с головой в руках. Откуда-то с юга донёсся тяжёлый рокот, а затем, он услышал пение. Охотник не отличался сентиментальностью и нередко красивейшие из песен, даже сложенных извечно чувственным народом Эльфов вызывали у него только насмешки. Эта же песня без слов и музыки не давала ему даже опомниться и подумать, что он слышит и как к этому относится. Он просто вслушивался в пение. Пение, несущее основу человеческой воли, силы и всего того что делает человека человеком. Когда песня смолкла Охотнику не пришла в голову мысль взглянуть на восходящее солнце и определить продолжительность. Он просто потёр чуть затёкшую шею, быстро собрал в карманы и рюкзак свои пожитки и двинулся на юг. Направление было ясным. Как и цель.

Охотник не искал дороги, но дорога как всегда нашлась, и радостно нырнула путнику под ноги. И охотник не стал уклоняться от дороги. Быстрый охотничий шаг уже к вечеру привёл его к Городищу. Когда-то оно было обнесено деревянным частоколом, но времена эти были так давно что и сами бревна, оставшиеся от стены, пожалуй, не помнили когда свалились в жёлтую траву. Что удивило Охотника, так это то, что с тех пор городище ни чуть не выросло, ни дома, ни даже хилого сарайчика или гаража не появилось за пределами бывшей изгороди. Охотник подошёл по поросшей травой, но широкой дороге к входу, хотя теперь, пожалуй, можно было войти где угодно. Поросшие мхом бревна, складывающие некогда башню, выглядели так, будто лежали не на окраине большого города, а в глухой чаще. Ни следа человеческой руки или даже ноги. Никто не пытался утащить древесину на дрова, ни один ребёнок не позарился вырезать на бревне что ни будь, вроде вечной пары имён соединённых плюсом. – да что они, вымерли что ли, - подумал охотник и пнул груду брёвен отпечатывая подошву на мягком мхе. Охотник вошёл в городище. Никто, оказывается, не вымер. По улицам ходили люди, бегали дети, во многих окнах уже зажигали свет. На проводах сидели птицы, а под крыльцом, какого ни будь дома нет-нет, да и лежала собака. Обычный, в общем, то город. То, что люди мало внимания обращали на идущего посреди улицы чужака говорил о том, что чужаков здесь встречают часто. В конце концов, Городище лежало на торговом пути идущем воль пустоши до самых гор. Охотник прослонялся до самой темноты выспрашивая горожан о дивной, льющейся с юга музыке. Но никто не слышал этой музыки. Жители и Охотника то слышали с трудом. Приходилось заступать дорогу, хватать за плечо. Тогда отвечали, причём без всякой агрессии. Говорили мало, и все сходились на том, что вероятно путнику просто почудилось. Постоялый двор в Городище был один, но огромный. Он мог бы вместить в себя несколько караванов, но хозяин заявил Охотнику через узкую смотровую щель, что мест нет, и вряд ли в ближайшее время появятся. У Охотника уже сложилось мнение, что если он сейчас срубит петли и пройдёт в одну из пустующих комнат наверху – держатель двора возражать не осмелится, но покопавшись в себе агрессии наш путник не обнаружил, там было только липкое присутствие какого-то омерзения, или отторжения. Решив для себя что общаться с этими людьми ему хочется ничуть не больше чем им с ним, Охотник удалился восвояси. Он поблуждал закоулками пока вокруг не осталось ни одного свидетеля и ловкими движениями, иногда помогая себе ледорубом на обратной стороне топора полез на дом. Стальной штырь ледоруба без труда крошил камень или кирпич из которого было сложено здание. Даже слишком легко. Опасаясь сорваться Охотник раздалбывал дыры в стене, после чего цеплялся за дыры пальцами и подтягивался дальше. Не смотря на то, что городище стояло на окраине, почти все дома в нём имели больше двух этажей. Первая крыша охотнику не понравилась – она была покрыта толстым слоем смолы и днём здесь должно было быть чертовски липко. Перебрав ещё несколько крыш Охотник по стечению обстоятельств остановился на крыше двенадцатиэтажного постоялого двора. Почти стемнело, везде в городище зажглись окна, где электрическим, где газовым а где и обычным огнём. Сверху поселение походило на пирамиду с постоялым двором в центре многоэтажными домами рядом, и всё более низкими зданиями к окраинам далеко на севере стояла тёмная пелена пустоши. Охотник разжёг верный кирпич смесью древесной смолы и смолы с первой крыши. Пламя лениво текло вверх. Сверху бесконечно струились звёзды тщась достигнуть бренной тверди земли. Так и не погасив костёр Охотник крепко уснул. Проснулся до рассвета, долго напряжённо ждал повторения вчерашней песни, но так и не дождавшись снова уснул до полудня. Днём взглянув ещё раз на городище – эдакую помесь зиккурата и муравейника, охотник решил, что на крыше его пожиткам ничего не угрожает, только задвинул под лежавший лист фанеры канистру, чтоб не нагревалась понапрасну. Налегке, прихватив только верёвку, топорик и складной нож, Охотник пошёл к окраине, но из любопытства и немного из озорства он двинулся в этот путь по крышам. Дома стояли близко и охотник прыгал перекатываясь и снова с разбегу прыгал как камень с горы. Достигнув полуразвалившейся ограды, он перепрыгнул со старого двухэтажного домика на уцелевший сегмент стены. Широкие и некогда надёжные брёвна настила теперь казались высохшей губкой. Охотнику пришлось двигаться как по льду, ощупывая поверхность перед собой и перенося вес постепенно, в готовности тут же отдёрнуть ногу. Стена настолько увлекла его, что на какой-то час он даже забыл, зачем явился в Городище. Перегнувшись через край можно было увидеть, что стена источена не только временем. Были на ней следы и штурмовых крючьев, и застрявшие стальные наконечники стрел, и глубоко зарывшиеся свинцовые пули. Местами охотник обходил проломы в парапете проделанные какой-то катапультой или пушкой, иногда останавливался и осматривал пропалины от неведомых зажигательных снарядов, иногда ковырял ногтём вмятины от приставных лестниц и трапов осадных башен. Дойдя до относительно целого лестничного спуска – широкие квадратные брёвна плотно уложенные вокруг опорного столба – он наконец оставил изучение стены и вернулся в Городище. Снова вошёл по тоё же самой дороге, что и вчера, в тайной надежде хоть немного изумить жителей. Никого он не изумил, только лица горожан стали ещё более индифферентными, даже показательно безразличными, и только иногда спиной Охотник чувствовал недовольный взгляд как бы говорящий – «Ведь ему ясно дали понять, чтобы он уходил, почему он ещё здесь?». Охотнику не было дела до недовольства жителей. Он быстрым шагом за час пересёк всё Городище и вышел через уцелевшие крепостные ворота с южной стороны. За близкий горизонт уходила каменная дорога. Близким же он был от того, что дорога шла через холм поднимавшийся почти вровень со стеной. Холм был круток и когда-то на него вели ступени, но теперь густая трава покрывала его целиком. Охотник скользя по траве полез наверх. Это оказалось потруднее чем лезть на восьмиэтажный дом. Природа, порой защищает свои крепости получше человека, не один раз Охотник съезжал, с вырванными пучками травы в руках, не однажды попадал ногой или рукой в какие-то норы. Ни разу, правда, не был укушен их обитателями. Один раз ему показалось, что он нащупал остатки древней лестницы. Но скрывавшаяся в очередном пучке травы крапива заставила Охотника разжать руку и навсегда потерять зыбкую «лёгкую» тропу. Когда же он поднялся, с зелёными от травяного сока руками, с зелёными разводами на лице и взмокшей под солнцем спиной, он увидел, что не зря карабкался сюда. На холме возвышался древний тотем. Из светло-желтого дерева, не потемневшего, как подложено древесине, от дождей и пыли. Идеально гладкий и отполированный, будто его поставили тут вчера. И неимоверно древний. Возможно такой же древний как стены Городища, а может древнее. Изображение на тотеме не вызывало у не понаслышке знакомого с множеством культов и архетипов Охотника никаких ассоциаций. Ни одной надписи. Ни символа на гладкой поверхности. Продавленный из дерева, язык не поворачивался сказать «вырезанный» человек со спокойным лицом глядел вдаль поверх стен и сквозь высотные дома. Может в пустошь? Охотник не мог и предположить, как скульптору удалось отобразить человека с такой массой деталей. Он показался бы живым, если бы не выходил из дерева лишь по пояс. Гордая осанка, сильные руки и грудь, но без бугрящихся мускулов, просто жилистые и крепкие. Плечи раздвинуты назад. За ними крылья но, не правильные, вывернутые в обратную сторону. Охотник обошёл тотем и понял – крылья не человеческие, из спины человека взлетал могучий орёл, перья на голове были прижаты, будто он летел против сильного воздушного течения, клюв был раскрыт в немом клёкоте. Как Охотник ни был поражён искусностью монумента, от его зрения не ускользнула маленькая фигурка у подножья. Мальчишка с зелёными глазами в кроссовках рубашке и холщовых штанах сидел в тени и раскрыв рот глядел на путника.

– Ты торговец? – первым нарушил молчание малец. Мы не торгуем, тебе придётся уехать. Уже три каравана за этот год прошли через нас не торгуя. – в голосе не чувствовалось того безразличия, которым награждали его горожане.

- Ты из Городища? – спросил Охотник.

- Ага, - парень встал и теперь пытался обойти Охотника кругом, а он рефлекторно поворачивался, оставаясь лицом к собеседнику. Когда взгляд путника наткнулся на лежащие внизу стены он остановился. Парень юркнул за спину. Охотник задумался, как мог существовать этот холм над крепостной стеной – вопиющее нарушения всех правил фортификации.

- А можно топор посмотреть? – мальчишка снова вышел вперёд.

- Нет, нельзя. А что это за тотем? – Парень похоже оказался самым разговорчивым из горожан.

- Кто его знает, красиво правда? – парень всё ещё не сводил глаз с рукояти топора. – он тут уже давно стоит.

- Какой наблюдательный. А почему вы не торгуете? – парень замялся, - не знаю, так взрослые говорят. Мне и из Городища то уходить не разрешили, если бы вы се уходили, я бы вам е показался.

- Вот как? А я и не ухожу пока. – кажется теперь мальчик по настоящему растерялся.

- А как… А где же вы живёте?

- В Городище и поживу пока. – мелькнула мысль, что может хоть этот не отмороженный, знает что-то о дивной песне.

- Нет, не слышал ничего. – Без утайки ответил на прямой вопрос неожиданный собеседник Охотника. - Я бы знал. У нас в городе ничего интересного, вот все и не интересуются ни чем, - привёл не слишком логичный довод парень, - а вот стены и человек этот с орлом – это интересно, я потому и хожу сюда.

- А по стенам ты тоже лазишь? – Охотник подумал, что хоть какие-то ответы он сможет получить. – Историю то хоть вам рассказывают?

- Историю, - глаза парня блеснули, - караванщики истории рассказывают, - только вряд ли они теперь приедут, - мальчуган с печальным видом уселся в траву.

- То есть кто эти стены построил, кто штурмовал, ты не знаешь?

- Эх, если б знать.

- А взрослые знают? – В конце концов пригрозить кому ни будь ради такой информации не казалось Охотнику неэтичным.

- Неа, - развеял его надежды мальчик, - это я ещё чего-то расспрашиваю у караванщиков, брожу, там, гляжу, а они - нет.

- Печально, - резюмировал Охотник. Он глядел на город. Да одна катапульта на этом холме сделал бы первую же осаду удачной. И почему-то никому до него это в голову не пришло? Бред.

- А, расскажите, что ни будь, пожалуйста. А то вы уйдёте, а караванов не будет. – Почему-то этот информационный голод вызвал сочувствие, да всё равно Охотник собирался ждать следующего утра. Охотник вырвал пучок травы и стал задумчиво кромсать его ножом.

- Ты знаешь, где пустошь? – начал он. Парень сначала покрутил головой, а потом радостно закивал,

- Караванщик рассказывал.

– Так вот, продолжал Охотник, - шёл как-то по пустоши Палладин.

- А как же он шёл? Там же нельзя выжить?

- Не перебивай, всё расскажу.

Когда в воздухе запахло вечером Охотник завершил свой рассказ: так Палладин нашёл себя, и понял, чтобы найти нечто иногда бывает нужно потерять всё, даже то что ищешь.

- Не понял, - признался малец.

- Я и сам не понял, - пробормотал Охотник. – И не надо понимать, - это сказ, не надо слушать, а поймёшь только тогда, кода понадобится.

- А-а-а. – помолчав, парень встал, - Мне пора уже. Не попрощавшись, он скатился с холма и убежал к воротам. Охотник в свою очередь двинулся к крышному убежищу. На это раз путник пробирался сразу по крышам, ибо не хотелось ему встречаться с мрачными жителями, и не хотелось что бы они проводили параллели между возвращением мальчика и его собственным. Солнце почти коснулось горизонта, когда сидящий у огня охотник почувствовал колебания силы. Его чутьё было бы не полным и не спасало бы его столько раз, если бы помимо физических флуктуаций он не ощущал, пусть смутно и незримые, эфирные, как их называли некоторые волшебники. Он подобрался, пальцы побелели на рукояти топора сложенного за спиной. Охотник наблюдал, как плющится и гнётся труба вставленная им во избежание нежелательных визитов в ручку двери ведущей из здания на крышу. Наконец труба распалась, будто перекушенная на три части могучими челюстями. Дверь тихо скрипнула, открываясь и пропуская фигуру в мешковатом одеянии. Рука рефлекторно дернулась, и топор с шелестом, завершившимся звучным щелчком развернулся готовый к бою в руке Охотника. Фигура замерла, спугнутая щелчком.

- Руки, - тихо, но внятно сказал Охотник. Фигура подняла руки, одеяние сползло с тонких запястий обнажив руки почти до локтя. В левой руке незнакомец сжимал какие-то узкие предметы.

- Бросай,- снова лаконично приказал Охотник, вставая и обходя незваного гостя. Топор он не опускал. Худые пальцы разжались, и предметы умали на крышу с сухим стуком. Присмотревшись, Охотник узнал в них части собачьей челюсти. Охотник дошёл до двери, закрыл её и снова запер одним из обломков трубы.

- Теперь поговорим, иди к костру и садись. Охотник подошёл к гостю почти вплотную и видел что тонкие руки покрыты морщинистой жёлтой кожей старика. Но он не обманывался. Старик или нет, но чтобы творить магию возраст не помеха, а скорее подспорье.

- Держи руки на виду, говори громко, чётко, и только отвечая на мои вопросы, - больших предосторожностей всё равно не сделать.

- Я и сам не против с тобой поговорить, незваный гость, - хриплым голосом ответствовал старик, громкость давалась ему с трудом, но противится, когда Охотник держал готовый к бою топор на коленях не решался.

- Для того я и пришёл сюда, и путь мой был не из лёгких, в мои то годы. Ты спросишь, как я тебя нашёл? Не очень то ты скрываешься, незваный гость. Зажигаешь пламя на вершине этого строго муравейника. Твоё счастье, что его жители забыли, как смотреть в небо. Пожалуй я один теперь здесь, зрящий небеса. – Охотник вздрогнул, сравнение с муравейником и к нему приходило совсем не давно. И ещё он подумал, что знает ещё кого-то здесь, кто «зрит небеса».

- Пока что незваный гость здесь ты. Ты магией, ли другим способов сломал мои запоры, ты нёс сюда какие-то артефакты, возможно питал враждебные намерения. Жители то пока, не вторгались в мою личную жизнь, «зрящий небо».

- Пока, - повторил гость, - очень проницательное замечание. Вражды у меня к тебе нету, уж поверь. А это просто косточки, ритуальные принадлежности. Ведь я – Шаман, - он усмехнулся, должен же я чем-то трясти, что-то швырять под ноги, вопрошая духов.

- Не язви, шаман, и не лукавь, - Охотник снова встал, быстро прошёлся, собирая оброненные кости. Рассмотрел их на свету. Длинные собачьи челюсти, чёрные провалы вместо зубов, жёлтая полированная, растрескавшаяся кость. Охотник швырнул кости шаману сквозь огонь. Тот поймал.

- Не лукавь со мной, - повторил Охотник, - в чём их сила? И не думай использовать против меня – я успею быстрее.

- Всего лишь друг, просто друг,- пробормотал Шаман. – Ты разрешишь пару слов? Охотник кивнул. Гость сжал левую руку в кулак и зажал между пальцами две кости, так что они торчали наподобие когтей. Что-то прошептал, коснулся кости правой рукой – из дыр, когда-то вмещавших зубы, поплыл синеватый дымок. Он выплывал и обволакивал левую руку шамана. Клубился, всё более обретая форму. Через минуту вместо руки у шамана была призрачная синевата голова пса. Вместо глаз темнели две воронки в тумане, зато зубы снова присутствовали на местах, на вид крепкие и длинные. Шаман запустил руку в призрачный загривок пса. Тот, будто довольный оскалился, Показался туманный язык.

- Просто друг, - повторил Шаман.

- Это он открыл дверь? Он может являться целиком? Может передвигаться без твоей воли? Охотник всё ещё не доверял нарушившему его вечерний покой шаману.

- Да, нет и нет. С грустной улыбкой ответил шаман. Тебе не следует его бояться, как и меня. Я заметил отсветы на крыше ещё прошлой ночью, а так как в городе ты не появился, пришлось лезть самому.

- Так ты что-то вроде делегации?

- Увы, нет, как я и говорил, кроме меня некому тебя встречать. Я прожил в этом Городище всю свою долгую жизнь, тут жили мои учителя и их учителя. А человек жгущий костры на крышах может быть опасен. И дело совсем не в огне.

- И ты решил попросить меня убраться из городища? Не слишком оригинально.

- Я пришёл узнать о том кто ты и о том каковы твои планы в границах сего городища. Это важно мне. Взамен я готов дать ответы на вопросы, которые могут возникнуть у тебя по мере пребывания в городе.

- Ты прав, шаман, дело не в огне. Мне и впрямь приходилось становиться причиной разрушения городов. Но на счёт этого у меня нет никаких планов. Право же его не мешало бы чуть встряхнуть.

- Не мешало бы, но не город, а скорее жителей. Право же эти древние стены не в ответе за поселившихся в их черте.

- Ты обещал отвечать на вопросы, расскажи об этих стенах, старче. – Шаман оторвал руку от загривка призрачной головы и описал в воздухе неопределённую фигуру. Дунул на своё животное и оно, развеялось. Оставшиеся косточки старец убрал куда-то в глубь одеяния.

- Когда воздвигали эти стены, ни у кого и в мыслях не было считать года, а потому и нельзя точно сказать когда они были построены. – начал повествование Шаман

- Эта история передана мне от моих учителей а им от их учителей. Тебе решать, насколько она правдива, но я верю в неё, ибо она составляет смысл моей жизни. Давным-давно, когда эти степи были лесами, а западных горы ещё не выросли и были подобны молочным зубам мальца, по сравнению с нынешними клыками, и только пустошь была пустошью, сюда впервые пришли люди. Не известно, что привело их, но были они с детьми и жёнами, и везли с собой множество пожитков. Люди дошли до границ пустоши и поняли, что дальше смертным дороги нет. Лишь самые упрямые и неукротимые духом продолжили путь и навсегда скрылись в багровой дымке. Остальные вернулись в леса и стали строить себе жилища. Но в те времена земля не рада была этим гостям. Не нам судить природу, а только она выживала людей из леса как могла. Целыми стадами выходили на поселение дикие звери, деревья валились, а построенные здания разрушались лианами и травой, но люди были сильны духом и посмели встать против природы. Они вырубили и выжгли лез вокруг Городища, они построили крепкие стены, и ни зверь ни растение не могли боле им угрожать. Но злосчастия из на том не завершились. Быть может тяжкое проклятие навлекли они на себя там, откуда ушли, или опасно расшатали великое равновесие. Начались засухи и наводнения, налетали тучи ядовитых насекомых, стаи перелётных птиц падали на городище отравленные смертельной чумой. Но люди снова воспряли духом. Они создали лекарства и ирригацию, они строили акведуки и водоотводы. И перед совершенством творений их разума и перед их упорством вновь отступила стихия. Тогда пришли отовсюду неведомые племена, и стали воевать с городищем. И жители, от мала до велика, встали в строй и на стены, и к наковальне в кузнице. И не было равных на поле боя ни их оружию, ни их ярости, ни их доблести. Многие полегли в бесконечных битвах и осадах, да только враждебные племена были истреблены до последнего человека. Снова уцелевшие гордо подняли головы и стали строить свой город и развивать технологию и искусство, а матери рожали сильных и крепких детей. И вот восстали против них сами предначальные стихии. Тряслась не прекращая земля, ветер срывал крыши и ломал двери домов, лёд и огонь падали с небес одновременно и нигде не было от них укрытия. И воззвали люди к богам, для которых строили храмы. И звали они, - неужто и теперь оставите нас, неужто чужие мы создателям нашим, - но только сильнее избивали городище лёд и огонь, ветры выли и рычали как голодные звери разрывая прохожих, а земля поглощала их тела, ибо такова была сила проклятия что сами боги встали против людей. И тогда самые сильные из людей встали на холме, что перед южными воротами Городища. И бросили они в глаза богам гневные слова и отреклись от них. И стали с ними биться. Бури равной той, что была тогда не знала ещё земля. Даже извечная пустошь встала на дыбы, и злой северный ветер нёс тучи пыли, что разила словно стрелы. Но люди устояли. В силах своих они возвысились к богам, и духом своим превзошли их. И вбил один из них в землю скобу железную, и смирилась земля, затянула провалы и перестала трястись, и схватил другой стрелу ледяную из воздуха, и сжал в руке, и растопил пламень его духа тот лёд, и смирилась вода, вернулась в русла, и изошли тучи скорбным дождём. И бросился третий в огонь пылающий и стал жечь его огонь. Но стоял твёрдо человек, и не взял его огонь, ни пятнышка не оставил на теле, и, устрашившись силы человеческой ушёл вглубь земли. И последним сдался ветер, когда на рёв его ответил человек своей песней. И была песня прекрасней, но и сильнее. И сдался ветер, и умчался прочь на все четыре стороны. И только северный, самый молодой был поражён силою поклялся в верности людям, и поклялся приходить и мерятся с ними силой, покуда та не оставит род людской. И сгинули боги, а люди остались. Превозмогли они силу проклятия и победили сами, равновесия не поколебав. И признал мир за ними право жить там, где выбрали они. А люди похоронили четверых героев, что богов остановили, и сами после зачахли, все силы за свой род отдав. И воздвигли в память о них тотем. И говорят, до сих пор торчит где-то под холмом скоба железная, лежит под травой пепелище огненное, бьёт родником вода покорённая. И ветры прилетают раз в год и в память о героях поют и свистят в трещотках, что поставили люди. И ни одна из стихий боле не тронет тот тотем, и будет он стоять, пока не иссякнет людской род. – Шаман замолчал.

- А где же те люди? – тихим голосом спросил Охотник.

- А люди те, - всё ещё распевным голосом проговорил Шаман, - остались жить в городище. Построили заново разрушенные дома, засеяли поля, посадили деревья. Да только оказалось, что времени под силу то, чего не смогли всемогущие боги. С каждым поколением люди мельчали, а потом, и вовсе перестали реагировать на внешний мир, ведь их не тревожили стихии, они жили в мире и достатке. Вот уже три года караваны приходят и уходят ни с чем. Скоро наверное вообще перестанут приходить. Только об этом не напишут легенду. – грустно закончил старик.

- Таков, видать, человек, что остаётся человеком только в борьбе – задумчиво сказал Охотник. Шаман с удивлением глянул на него. Поднялся.

- Позволишь ли мне уйти, я уже слишком стар, чтобы не спать целую ночь.

- Иди уж, и мне не мешало бы поспать, - кивнул Охотник, - я зайду к тебе днём. Если ты конечно, укажешь мне своё жилище.

Они подошли к краю крыши, и старик указал Охотнику на тёмное пятно среди нескольких огоньков зажженных окон почти у самых стен. Затем они расстались.

Охотник вопреки обещанию так и не уснул, ожидая небесного гласа. С рассветом, потеряв терпение, он спустился и пошёл в рощу, где впервые услышал он песню. Долго и задумчиво бродил под деревьями, поднимал с земли свежеоборваные листья, выбирал из травы запутавшиеся сучки. Из головы не шёл ночной рассказ. Наверное и в правду человек существует лишь в борьбе. В стремлении. Как только теряется цель – безразлично достигнута она, или человек убедился в её недостижимости – человеку необходимо найти новую. Так может не зря ускользают от него вопросы. Может только такое состояния поиска и делает охотника Охотником. Вечно гонящим и не настигающим свою добычу. Быть может суждено ему бродить по свету, проживая одну жизнь за другой, теряя всё, и находя драгоценные крошки истины, рассыпанные неведомой рукой на лесной тропинке. И что будет, если он всё же достигнет цели? Прекратит ли он существование? А если да, то к лучшему ли это или нет. Что хуже никогда не найти покоя, или обрести вечный покой? Две крайности. Две дороги, ведущие в бесконечность.

Охотник оторвался от внезапных раздумий. По крайней мере, на время, у него появился толковый собеседник. Если он не сможет ответить на новые вопросы, быть может, даст ответ на старые. Охотник упругим шагом пошёл в Городище. Уже подходя, он увидел чёрный дым, поднимающийся из его центра. Вспомним о незатушенном костре, Охотник рванул вперёд, Решил не терять время на верхолазные маневры, а пробежав полгорода и расталкивая жителей влетев в вестибюль постоялого двора. Поднялся по крутой лестнице (шаману и вправду нелегко было подниматься). На крыше ничего страшного не происходило. Кирпич накалился и всё таки поджёг покрытие крыши, но горела она локально, очаг не превышал в диаметре метра. Охотник не найдя ничего лучшего схватил топор, срубил дверные петли, и накрыл бывший костёр, прекращая приток воздуха. Кирпич он предварительно пинком выбил на свободное пространство, и теперь, чтобы не породить новый очаг пинками откинул его на каменную лестницу. Поглядел вниз, - похоже, наконец-то жители заинтересовались им всерьёз. Под зданием стояла огромная толпа. Охотник вздохнул. Натянул плащ-косуху, взял верёвку, топор, канистру. Взвалил на плечо рюкзак с запасным кирпичом и иной мелочью. Всё ещё раскалённый очаг своего костра он решил оставить. Не торопясь спустился вниз. В вестибюле его кроме хозяина встречали человек десять. Все крепкие, но глядящие исподлобья и слегка обижено, будто и не хотели бы вмешиваться, а вот пришлось. Оторвали их от бессмысленности бытия. Заставили думать, и ещё хуже, действовать. Один из них басовито сказал – тыкая пальцем в Охотника

- Или не говорили тебе уходить? Так ты ещё и крыши нам палишь. Теперь мы тебя сами из городища нашего спровадим. Казалось, человек с трудом выплёвывает эти короткие фразы.

- Я уйду сам, - Охотник выразительно повёл плечом, демонстрируя рукоять топора, - задерживаться в вашем городишке меня нет ни малейшего желания.

- Нет, не уйдёшь. Нет тебе веры. С караваном послезавтры тебя подальше отправим. Хоть какая от него польза. Никто из спутников говорившего даже не улыбнулся.

- Как знаете, - Охотник шагнул вперёд, расталкивая угрюмых людей. Те его не остановили. – И драться даже не будете? – разочарованно спросил Охотник.

- И так никуда не денешься, – догнал его голос из вестибюля. – А коли сам попробуешь – мы народ крепкий – утихомирим быстро.

У Охотника имелось своё мнение по этому поводу, но избиение жителей не входило в круг его любимых занятий, потому он просто прошествовал, распихивая и так потерявших запал и расходившихся горожан. Дойдя до северных ворот он удивился. Они были закрыты. Механизма замка видно не было, но сколько не пытался Охотник открыть их он не смог. Руководствуясь древней мудростью про гору, Охотник решил уйти через первую попавшуюся брешь. Но через пол часа его начали брать сомнения. Даже там, где он вроде бы точно помнил лежало только несколько замшелых брёвен, теперь стояли стены из старого тёмного но очень крепкого дерева. На всякий случай пройдя вдоль стены до Южных ворот и убедившись в их непроницаемости, Охотник подвился настойчивости горожан, а заодно и их простодушию. Он взобрался на стену и привязав верёвку к зубцу метнул её вниз. Верёвка упала к ногам. Охотник снова собрал мягкие кольца и бросил. Верёвка наткнулась на невидимую стену и снова обиженной змеёй скрутилась у толстых подошв гриндерсов. Охотник протянул руку, но и она упёрлась в воздух и не пожелала проваливаться дальше. Пару раз метнув камешки вверх Охотник убедился, что выход через стены закрыт неизвестным силовым полем. Магического, или техногенного характера. За свою долгую историю этот мир повидал вдоволь и тех и других. Но на магию похоже не было. Охотник живо представил себе подземный бункер и ржавые почти разряженные аккумуляторы, рядом с генератором поля. Вряд ли поле продержится больше пары суток. Что ж, горожане всё таки задержали его. Но играть по их правилам и ждать каравана ему не хотелось. Хотя бы из чувства противоречия. Охотник решил найти и выключить гипотетический генератор. А может, чем ёж не шутит, и неизвестный волшебный кристалл. Простейшим решением было бы найти того самого местного, наверное мэра или старосту и заставить его выпустить себя. Но не искать же лёгких путей. Охотник решил сперва наведаться к шаману. Вечерело. Во дни расцвета городища, люди строили высокие и просторные жилища, и последний из них жил лучше чем иные вельможи в других городах. Шаман хоть и был шаманом, но жил в квартире одного из двухэтажных домов на окраине у самой стены. Шаманские практики требовали от него общения с природой, потому квартира была на первом этаже, а вместо одной из стен была широкая терраса выходящая в маленький сад. Солнце уже сошло с наивысшей точки, и его лучи разделяли комнату по диагонали, заглядывая с северной стороны через террасу. Наверное, Шаман вполне удовлетворился бы и шалашом, как его коллеги с других концов света, всё его имущество не занимало и половины одной из трёх комнат. В двух других он и вовсе забыл, когда бывал. Вся его жизнь проходила здесь на прогретых солнцем досках пола, на плодородной земле садика, и лишь в сезон северного ветра он две недели в году нёс утреннюю вахту за чертой города. В углу лежали большие деревянные наплечники, с трещотками и лентами, стоял посох. Вдоль стены расставлено пару десятков плошек, бутылочек, кое где низко на стене висят мешочки сушёных трав и снадобий. Особых запасов он не делал. Да и то сказать, если бы человечество полагалось на запасы, и не училось бы постоянно использовать то, что найдётся под рукой, выжило бы оно? Возможно и да. Но школа Шаманов была сурова к своим ученикам, и даже то немногое что хранилось в квартире Шамана он мог бы воспроизвести за пару дней. Не было там и книг – ни к чему хранить их в доме, когда в Городище оборудована огромная библиотека. А необходимые ежедневно знания впитались в кости и плоть кудесника. Шаман медитировал, размышляя о недавних событиях. Он решал благо или худо, что потомки могучих людей воспрянули на мгновение из-за называющего себя Охотником. Пестик равномерно двигался в руке, чуть скользя по сухой отполированной коже ладони. В плошке на коленях превращались в порошок какие-то травы. Шаман размышлял и о том, насколько связано имя пришельца с его судьбой. Глаза шамана были закрыты, но шевеление глазных яблок под тонкой кожей век говорило о том, что хранитель мудрости людей не спит. Его медитация не была трансом. Если бы кто-то попросил Шамана объяснить, он бы ответил, что, разделяя разум и тело, отдавая каждую из составляющих человека своему делу он освобождает их. И тело работает свободно и от того правильнее чем когда либо, мысль, не обременённая заботами о теле проницает глубочайшие тайны, а дух, освобождённый от того и другого воспаряет к вершинам просветления. В городе был один, кто мог бы спросить его об этом, но Шаман догадывался, что его вопросы будут совсем об ином, о прошлом и о будущем, о гигантском и микроскопическом, о дальнем и далёком. Шаман решил, что жизнь охотника чем-то похожа на его медитацию. Устремляясь всей сутью одновременно в прошлое и будущее он ничего не оставлял настоящему, и будто скользил во времени, касаясь настоящего лишь одной точкой своего бытия. Но эти предположения и рассуждения ему не дано было закончить в тот вечер. Шаман почти физически ощутил тень накрывшую его, и открыл глаза – в проёме стены стоял Охотник. Старик не прекращая толочь в труху травы приглашающе кивнул. Охотник кивнул в ответ и прошёл в комнату. Сел не закрывая хозяину свет слегка в стороне недалеко от теневой черты.

-Снова вопросы, Охотник? Охотники в лесах не задаются вопросами, он и убивают дичь и несут её домой своим жёнам. Охотникам не нужны ответы на вопросы, им нужна добыча. Ты задаёшь вопросы, а тем временем добыча ускользает, и ускользает время. Времени никогда не стать твоей добычей, Охотник. Но то кто идёт по следам времени и сам не страшится его. Что тебе нужно, охотник? Вопросы или ответы? – Шаман и сам не до конца понял свою речь, дивные мыли роящиеся в голове во время медитации ещё не оставили его. Охотник же если и удивился, то не подал виду.

- Пока всего несколько ответов, старик. Ты ведь хорошо знаешь Городище?

-Я знаю людей, которые его воздвигли. О да, я знаю Городище. Зачем оно тебе Охотник. Неужели в нём есть что-то нужное тебе?

- В нём нет ничего, насколько я знаю, что стоило бы того чтобы задерживаться здесь. Но есть нечто, что задерживает. – Витиевато, подражая Шаману ответил Охотник.

- Что может удержать человека в Городище, жилище построенном для свободных?

- Свобода только орудие. Если нет того к чему её применить – она оборачивается против держащего.

- Истинно, прозрел ты суть случившегося с моими соплеменниками. Но, не им удерживать тебя. – тут охотнику надоело играть в мудрость.

- Над городом установлено какое-то удерживающее поле, ворота на запоре, и прорехи в стенах закрыты. У меня есть выбор – развязать узел сковывающих меня пут, либо разорвать их. В последнем случае, не знаю что может случиться с твоим городищем. – охотник не понял что случилось, но из спокойных глаз Шамана мгновенно ушла вся благостность и расслабление.

- Ты говоришь – городище закрыто?

- Именно так. Не войти и не выйти. Наверное, этот девайс не долго продержит поле – пару дней, не больше, но мне хотелось бы уйти раньше. Если ты скажешь мне, где найти генератор, я отключу его и уйду, и не стану больше тревожить ваш город. – Бледное лицо старика на миг побелело ещё больше, но вот пальцы спокойно отложили пестик и принялись разминать пыль в ступке.

- Ты не представляешь, что это означает для города. Ни один из нынешних горожан ныне не мог бы сделать такого. Разве что Городище взбесилось, и само по себе не хочет выпускать тебя. – Пальцы шамана не дрожали, но мышцы судорожно сокращались – но это вряд ли. Сейчас я закончу и пойду с тобой, и посмотрю, что можно сделать. Не надо отказываться, я знаю, что помощь тебе не нужна, но, поверь, мне не меньше тебя необходимо открыть ворота до утра. – Охотник с иронией взглянул на разминаемую пыль. Уж он то точно не стал бы тратить время на такую ерунду.

- Давай, давай, колдуй, Шаман.

- Ты зря смеёшься, молодой человек. Деяние человеческих рук тоже волшебство, и сильное, насколько можно судить по истории этого города. Иные магические школы способны изменять, иные – разрушать, третьи создавать. Человеческие руки способны на всё это одновременно. – Шаман встал, оставив плошку на полу. Встал без кряхтенья легко и быстро. Чуткий Охотник сразу разглядел изменения – во время разговора на крыше Шаман был расслаблен, им двигало любопытство, и он позволял себе быть стариком. Теперь, нет, морщины не разгладились. Они будто затвердели и всё лицо стало жёстким и волевым. Осанка не выправилась, но теперь в сгорбленной годами фигуре чувствовалась такая целеустремлённость, что казалось он просто берёт высокий старт перед рывком.

- Идём, - молвил Шаман, пошёл к выходу, прихватив из угла свой посох, и вдруг обернувшись бросил в Охотника щепотью той самой растёртой травы незаметно оставленной в руке или рукаве. Охотник заслонился, а когда опустил руки – они с шаманом стояли уже у северных ворот.

- А ты говоришь – колдовство, - усмехнулся Шаман. Он ощупал ворота, массивные оковы, попытался пару раз открыть, навалившись плечом – жалкая попытка. Обернулся он куда мрачнее.

- На верх мне так не забраться, идём пешком, – и они пошли, со скоростью торопящегося старика.

В ночном воздухе поля не было видно. Охотник даже подумал, что оно работает на солнечных батареях, но он ошибся. Теперь он стоял на стене – сбрасывая носком ботинка мелкие камешки и наблюдая как они отскочив от невидимой преграды снова бились об стену где-то внизу. Шаман что-то бормотал и тыкал поле концом посоха, пронзительно смотрели на нелепых людишек летние звёзды. Охотнику пришла в голову внезапная идея

- А не могло быть под стенами тайных выходов?

- Зачем? – отвечал шаман – это были сильные и гордые люди, они не собирались бежать, да и некуда им было. Самое безопасное место – это городище.

- Тогда, чтобы делать вылазки при осаде – снова предположил Охотник.

- Возможно, но я о таком не знаю и не слышал. Так что вряд ли.

- В любом случае, у нас есть ещё сутки, чтобы найти этот подкоп или генератор.

- Ошибаешься, - каркнул шаман, - нет у нас суток, максимум – час.

- С чего вдруг?

- Сейчас, подойди, - командовал дальше Шаман, - ещё чуть-чуть и расскажу. – Снова они воспользовались порошком, который к стати не подействовал для перемещения сквозь барьер, они очутились у ворот южных. Там повторив ещё несколько бесплодных попыток разомкнуть защиту городища, Шаман наконец-то сел. Охотник сел в пыль рядом с ним. Потянулся в рюкзак за кирпичом, но Шаман сделал отрицательный жест и какими-то манипуляциями зажёг яркую полупрозрачную сферу над головами. Внешне она была похожа на мыльный пузырь из напалма, но висел недвижим ночным ветром, и Охотник перестал её опасаться.

- Как я говорил, когда силы отступили от людей городища, северный ветер не ушёл на совсем. Каждый год он возвращается, и пробует городище на зуб. Это просто игра, как потешная борьба силачей. Издревле на шаманах лежала обязанность ежегодно бороться с ветром. И мы боролись даже с удовольствием. Ты не представляешь, какая это радость, когда сила наполняет тебя и песня рвётся из горла. И я, последний шаман, не имеющий пока учеников, выхожу и как прежде побеждаю ветер песней. Но никто не знает, что будет, если однажды никто не встретит удалой ветер. Быть может ничего, и на следующий день он вернётся как ни в чём не бывало. Может уйдёт навсегда, или полетит незримо дальше искать себе соперника. Но может быть, он поймёт это так, что сила оставила людей, и тогда – страшно представить себе что произойдёт. Может повториться война, что гремела столетия назад.

- Так это ты пел два дня назад перед рассветом?

- Да.

- Я пришёл сюда, чтобы найти тебя. Вот уж странно. Что-то почудилось мне тогда в этой песне. Ответ на какой-то вопрос.

- Снова вопросы, Охотник. Тебе не почудилось – эта песня – квинтэссенция человеческой силы, ума, одухотворённости. Каждый человек находит в ней что-то своё.

- Но вчера я не слышал твоего пения. А ветер приходил?

- Я пел, но суть песни такова, что направлена она только на север. Живущим к югу не дано её услышать. – Охотник надолго задумался. Вдалеке начал завывать ветер, но никто из сидящих его не ощущал. Шаман напрягся до предела. Он очень тонко чувствовал грань ночи, и теперь она наступила. На северном конце города бесновались потоки воздуха. - Он не ушёл, - тихо сказал Шаман, - он посылает вызов, а я не могу ему ответить. Я пенял на остальных, что ослабли и не похожи на прежних. Но и мне самому далеко до них. Меня пьянила сила и могущество. А теперь я не могу ответить своему противнику. Нет ветра который бы шептал моими губами и вертел мои трещотки. – он тяжело вздохнул.

- Похоже ветер не может прорваться сквозь барьер. – Заметил практичный Охотник.

- И в том похоже наша беда. Скажи, Охотник, не за твои ли ошибки пришла к нам эта напасть? Быть может ты враг мира, о которых рассказывают порой и за которыми охотятся могучие паладины? Быть может, ты поколебал равновесие настолько, что земля не держит тебя? – голос Шамана повысился – может быть на тебе то же проклятье, что привело сюда первых людей? Я должен это знать, Охотник.

- А если да? Ты попытаешься меня убить? Отвести беду? – усмехнулся Охотник. -Нет, я сам размышлял о равновесии. Я не нарушал его. Не так давно не без моего участия погиб один из сильнейших адептов Хаоса.

- Так значит теперь хаос отвечает тебе?

- Нет, позже, я заплатил за это сполна. Исчез из мира тайных храм порядка. С миром мы в расчете. Он сам взимает счета и редко заставляет платить других. Охотник стал рассказывать о том что приключилось с ним со времени встречи с Паладином.

Когда он закончил, уже светало. Шаман качал головой, то ли удивляясь похождениям собеседника то ли страшась творящегося за стенами. За стенами вокруг всего города вились потоки воздуха, появлялись и исчезали какие-то обломки, комья земли, над городищем в зените, почти ровно над постоялым двором вился темный гигантский смерч размером с само городище. Как неясное отражение города в небесном озере. Но стены стояли, как ни в чём не бывало. И люди спокойно спали в своих домах. Их не тревожило то, что могло враз погубить их мирное существование. Охотник тоскливо глядел на смерч. Его слегка коробило от мысли что он спал в каких-то десяти-пятнадцати метрах под остриём этого небесного исполина.

- Если… Когда поле пропадёт, ты сможешь бороться с ним и победить? – Шаман только прикрыл глаза, все возможные тревоги он уже пережил, и теперь был почти спокоен. Спокойствием обречённого.

- Нет, Охотник, я боролся с ним, когда он начинал разбег. Теперь же он сомнёт меня и весь город, и не успеют придти ко мне на помощь ни духи предков, ни сила человечества.

- Плохо.

Шаман ничего не ответил. Истратив ещё порошка, он принёс из дома ритуальные доспехи и облачился в них. Похоже, вопреки своим словам старик всё-таки намеревался встать на пути у стихии. Высокие наплечники скреплялись ремнями на узкой спине, на груди висело нечто напоминающее половину кирасы. На всём были ленты и трещотки, нити с перьями, костями и камнями, о назначении которых Охотник не мог и догадываться. В городе начала меняться обстановка. Первые жители проснулись и, увидев разбушевавшуюся стихию, снова сбросили оцепенение, бегая от двери к двери и пробуждая соседей. Но пока никто не связывал случившегося ни с Охотником, ни с Шаманом. И никто их не искал. А эти двое спокойно сидели под южными воротами и ждали. Ждали когда их найдут, или когда прорвутся всё таки небеса низвергая бешенный ветер. Первыми их нашли люди. Они собрались полукругом у ворот как и вчера, но теперь их было куда больше – наверное всё население пришло спрашивать с выжившего из ума старика и незваного гостя.

Но спросить они не успели. Пару раз мигнув, жёлтое сияние над городом погасло. И первыми на город обрушились звуки. За ними летело всё то, что разило получше – камни, ветки, земля и пыль. Прах и пепел. Свист перешел в грохот. Здания построенные людьми плохо поддавались стихии но всё же без людей они вынуждены были сдаться кто раньше кто позже. Ворота по-прежнему были закрыты. Люди вжались в стены, и охотник подумал что массой своей они может и могли бы сокрушить ворота. Уничтожив половину населения в давке. Под рукой у него внезапно возник тот самый мальчик. Он молча дёргал его на рукав и показывал куда то на стену, чуть в стороне от ворот. Правильно делал, даже самый сильный крик не был бы услышан в творящемся на земле хаосе. Охотник прыжками помчался за мальчиком. Тот исчез. Снова появился. Охотник уловил только на третий раз – ведь ему тоже приходилось то и дело уворачиваться от летящих предметов и сгибаться под силой ветра. Пока смерч разбирал гостиницу, и почему-то Охотнику казалось, что вскоре он примется и за остальные здания а может и за людей. Малец скрывался в полу разбитом люке под стеной. Охотник нашёл в себе силы улыбнутся. Они сидели у него всю ночь. Знаком он прогнал мальчика и вынул топор. Полторы минуты ушло у него на то, чтобы расширить дыру под взрослого человека, но они показались ему часом. Кто-то сильно и часто постучал его по плечу. Если бы не частота охотник принял бы это за выходки ветра. Сзади стоял Шаман. На его посохе в высоко поднятой руке горела недавняя сфера. Толпа медленно оборачивалась к нему. Наконец первые сообразили куда им показывают и ринулись в дыру. Охотник посторонился и оттащил шамана. Не от недостатка уважительности, а чтобы его не растоптали. Толпа уходила, и уносила своих раненных. Все были мрачными, но всё ещё какими-то пассивными, словно не до конца поверили что их неуязвимость развеялась в прах, как и их город. Шаман, с гордостью капитана корабля хотел остаться в городе до конца, но Охотник силой запихнул его в дыру и протолкнул вперёд.

Теперь они сами увидели, куда отправляли людей. Длинный каменный тоннель, с подтёками, вывалившимися кирпичами, но крепкий и просторный. Во внезапном затишье слышны были стоны тех, кого ещё тащили на том конце прохода. Большинство людей уже вышло. Вышли и Охотник с Шаманом. Городище погибало, остриё смерча уже металось из стороны в сторону сравнивая с землёй остальные здания. Охотник пытался объяснить людям, что лучше бы им убраться, ибо неведомо, не последует ли смерч за беженцами. Но люди были в ступоре. А шаман тем временем поднялся на вершину привратного холма. Он воткнул в землю посох и закашлялся. Воздух за стенами городища был недвижим. Шаман сделал несколько глубоких вздохов и снова закашлялся. Попытался запеть. Но каждый его порыв прерывался кашлем, и не хватало старческих лёгких чтобы наполнить паруса могущественнейшей песни людей. Но Шаман не сдавался. Он срывал с пояса одну за другой банки и мешочки, кричал заклинания и сыпал перед собой зелья. Труха, трава и капли воды больше не падали на землю, они висели перед Шаманом недостающие травы он вырыла прямо из земли кругом... Шаман взял посох, но тут же в порыве отбросил его, точно гремучую змею. Зачерпнул, закружил руками в месиве своих заклинаний. Люди нехотя расступились, рядом остался только мальчик, восторженно смотрящий на священнодейство и Охотник, который с тревогой вслушивался в подземные толчки – похоже подземный огонь и остальные стихии тоже прознали про слабость людей. Тучи на огромной скорости прилетали из-за горизонта полные ледяной воды и вливались в чёрный вихрь. Земля не желала оставаться без дела и тоже вплеталась снизу, дополняя разрушения. А шаман больше не пел. Он кружил и месил своё последнее заклятье, отринув заветы предков и надеясь только на собственные силы. Дрожь земли усиливалась. На миг охотнику показалось, что он видит алую пасть открывшейся трещины посреди города. Но только на миг. Шаман закончил заклятие и теперь капли и листья медленно падали на землю. Неспешен были их полёт, но тяжелы удары. Каждый лист, каждая капля падал словно многотонный валун и Охотник, не удержавшись, опёрся на тотем. Шаман поймал рукой крупную каплю и замахнувшись кинул её перед собой. Увидев это, мальчик тоже подобрал какой-то камешек и бросил его в сторону стен. Наивная попытка забросать камнями ветер. Камень не долетел до стен. Зато капля шамана долетела. И скрылась в недрах смерча. Смерч остановился. Медленнее и медленнее крутил он свою воронку, и вот, как исполинская юла рухнул на разрушенное Городище. Поднялась пыль.

P.S. Охотник проталкивался сквозь неподвижных людей глядящих сквозь взвесь на то, что когда то было их домом. Он вынес Шамана на открытое место и отпоил водой из фляги.

- Вот тебе и волшебство, - с трудом проговорил шаман, увидев знакомое лицо. Потом уже грустнее – мы проиграли, Охотник. Вернее я проиграл, - и у Охотника не нашлось что ответить.

- Но я всё таки не зря бился с богами. Знаешь, что было начертано на тотеме, над древними артефактами? «Первое предупреждение». А я исполнил волю предков. Такие уж мы люди, жестокие. Второму предупреждению не бывать. Больше эти боги не смогут навредить людям. Тот удар, который я нанёс им – удар в полную силу. И оправиться от него им не дано.

Шаман приподнялся и взглянул на место бывшее когда-то Городищем. Как ни странно стены устояли, единственные деревянные сооружения в городе они вызывающе стояли кое-где покосившись. Они даже казались чуть выше за счёт того, что за ними теперь не было ничего. Голый круг, равномерно усыпанный размолотыми обломками камня и металла. Где-то там, с грустью подумал Охотник, лежал и его кирпич. Люди чуть шевелились, безразлично удовлетворяя самые насущные потребности. Некоторые даже ушли в лес на охоту. Охотник ждал с Шаманом, и изъявившем желание стать его учеником мальчишкой ещё два дня. Караван задерживался. Шаман не знал, чему теперь учить новообретенного акколита. Цель всего своего рода он завершил. Хорошо, что малец и сам отлично придумывал, чему его следует учить. Наконец прибыл караван. Долго осматривали то, что осталось от Городища, потом по большой дуге объехал стены и подошёл к беженцам. Люди снова собрались, сгрудились перед караваном. Караванщики, добрые, и научившиеся в пути, что помогать надо любому и чем можешь, предложили довести людей до ближайшего города, обеспечив на время пути едой, и даже помочь обустроиться в нём. Охотник не слушал этот разговор. Он два дня наблюдал, как аутичность переплавляется в угрюмость, как нужда куёт волю и закаляет её в гордости. Он уже знал, что ответят люди Городища. Люди отказались от помощи. Люди пошли своей дорогой, терпеть лишения в северных лесах, обходя пустошь с запада. Ушли строить новое городище и бросать вызов новым богам. Оставив на границе пустоши круг стен ставший кладбищем сил, и холм с тотемом – первое и последнее предупреждение людей. Воистину люди становятся людьми только в борьбе. Уходил с ними и Шаман, уходил и мальчик-подмастерье.

- Постой Шаман, я так и не спросил тебя.

- И не надейся, Охотник, я не дам тебе ответов, хотя они у меня и есть. Сперва подумай, что тебе больше нужно, вопросы или ответы.

Упрашивать Охотник не стал. Развернулся и побрёл на юг, в поисках новых вопросов. Ушёл бороться с ответами, защищая право своих вопросов остаться неразгаданными. Ведь только в борьбе человек остаётся сам собой.

P.P.S. Ученики слушали разинув рты. Шаман рассказывал историю.

- А скажи, шаман, правда ли, что наш мир круглый как шар?

- Пожалуй, что, правда, так говорят все путники, обошедшие наш мир вокруг. Но только и от диска в нем больше чем может показаться. В бешеной круговерти вращается мир подгоняемый силами порядка и хаоса, и кажется многим, что именно Хаос двигает мир, и именно порядок держит его, создавая ось и спицы мирового колеса. – Шаман взял в руки большой бубен и закрутил его на пальце.

- Но и хаос, и порядок только обитатели этого мира, как и мы с вами. И пусть многие видят равновесие в покое, - равновесие есть только в движении. Крутится мир, и, влекомые разумом и страстями тянутся хаос и порядок к сердцу понимания мира, - Шаман кинул на крутящийся диск горсть песка и песок стал расползаться к краям. – Но миру нужно движение, и потому никогда не сойдутся крайности, никогда не перестанут воевать силы. И если кто-нибудь и встанет в середину мира, то и тогда не остановится мир. А того, кто встал, разорвёт сила, что разнит хаос и порядок, а остальные будут отброшены к краям мира, и к границам бытия. Но,- Шаман блеснул зелёными глазами и поставил руку ладонью вверх. Песчинки готовые сорваться с круга собирались у края. Такова уж природа живущих, что они не подобны песку, и если песок сорвётся с бубна и канет в неизвестность, то люди никогда не перестанут двигаться своим разумом и душой к сердцу мира. Таковы уж они, люди.