ЗАПИСКИ ОХОТНИКА
(Пародия на произведения широко известного в узких кругах Визаэля)

Верный моток веревки чрез плечо, топор-ледоруб в лямке на плече, в кармане сигнальные (охотничьи!) спички и набор швейных иголок, в парашютном рюкзаке за спиной любимый лэптоп в корпусе «Кодеген», фляга с «Соса-Солой» и недельный запас «Мивины». Там же, в ножнах, складной походный нож с тридцатью тремя мифрильными лезвиями. На руке компас со спутниковой настройкой магнитного склонения, на другой часы «Асахи», трофей, добытый в неравном бою. Это и больше ничего. Настоящий профессионал не пропадет нигде с этим джентельменским набором, это были самые необходимые, проверенные временем вещи, которым можно доверить свою жизнь в любых условиях.

Вот только «Мивина» уже подходила к концу, в коробке оставалось всего две спички, и на последнем привале Охотник обнаружил, что драгоценная влага булькала на самом дне фляги. И, что было хуже всего, он подозревал, что излучение ноутбука расстроило тонкую регулировку компаса. А ведь место, в котором сейчас находился Охотник, было вне зоны действия геостационарных спутников связи: вероятность прохождения какого-либо из них через данную точку экватора была чрезвычайно мала. Конечно, Охотник был профессионалом, он в свое время проходил на военной кафедре старинные дедовские методы определения сторон света... И только. Поэтому перспектива заблудиться в этом ужасном месте отнюдь не радовала Охотника. Кто знает, сколько времени ему понадобиться, чтобы отыскать нужную тропу, а ведь идти осталось еще столько же, если судить по карте... И какие только опасности могут подстерегать одинокого путника в этой враждебной человеку местности!

Охотник пробирался по джунглям уже восьмой день...

Его складной нож-мачете поднимался и опускался, разрубая хитросплетения лиан. Невыносимый зной свалил бы с ног кого угодно – по приблизительным оценкам Охотника, было около ста пятидесяти градусов по Фаренгейту – но только не его самого. Он был привычным к любой погоде, поэтому чувствовал себя превосходно в любимом плаще-косухе, высокой вязаной шапке, кожаных штанах с боковой шнуровкой и тяжелых горно-велосипедных «Гриндерсах» с троллейбусной подошвой. Удобная походная одежда была уже как бы второй его кожей... Ведь последний раз он мылся три месяца назад, и с тех пор ни разу не снимал свое обмундирование, справедливо опасаясь страшных тропических москитов, ползучих гадов, скорпионов, фаланг, тараканов, гусениц, муравьев, бабочек и прочих тварей...

От гниющих листьев, устилающих толстым слоем землю, шел такой смрад, что щипало в глазах, в воздухе стоял плотный туман от зловонных испарений этой болотистой, заплесневелой нездоровой местности. Густым, застоявшимся, спертым воздухом трудно было дышать, как в барокамере под давлением; на каждый вдох и выдох уходило много усилий. Ботинки вязли в грязи, каждый шаг давался с трудом; создавалось впечатление, что идешь по пояс в жидком цементе или в снегу. Тучами роились мелкие кровососущие насекомые, то и дело дорогу переползали змеи, но Охотник все так же уверенно шагал вперед...

Со всех сторон на него давила всепоглощающая зелень, угрожающе тянулись к нему зеленые ветви, побеги, отростки, заросли сочных, мясистых кустов, обладающих в то же время прочностью кевлара, преграждали ему путь, колючки и шипы цепляли его одежду и царапали его лицо и руки... Но Охотник все пробивался вперед, сантиметр за сантиметром отвоевывая путь у буйной тропической зелени, представленной здесь как нигде более разнообразной палитрой оттенков, от которой рябило в глазах. От сочно-зеленых, насыщенных цветов, до тусклых, с сероватым отливом, от ярко-изумрудных до гнилостно-печальных, «хаковых» тонов. Даже когда Охотник закрывал на миг глаза, ему казалось, что наступавшая тьма имеет рвотный зеленоватый оттенок...

Повсюду была ненавистная зелень, подчас стремившаяся зацепить, захватить, задержать, накрыть, поглотить, переварить... Да, в местной флоре присутствовали и хищные экземпляры. В битве с одним из них, опутавшим Охотника скользкими отростками-щупальцами, наш путешественник потерял свою любимую канистру с авиационным керосинчиком... Но и этот прискорбный факт не омрачил настроения Охотника, который позднее с наслаждением представлял, как растение, начиная от корневища и заканчивая молодыми побегами с еще только намечающимися зубками, морщится и скрючивается под действием ядовитых свинцовых антидетонирующих присадок, содержащихся в его керосине... Жаль только канистру... Полезная все-таки вещь.

Солнце не пробивалось сквозь плотный сине-зеленый полог джунглей, начинавшийся сразу над головой и уходящий ввысь метров на пятьдесят, было темно, мрачно и сыро, как в склепе, с тою лишь разницей, что в склепах обычно прохладно, а здесь – жарко, как в прачечной.

Охотник пробивался вперед, буквально прогрызая себе дорогу в почти монолитной стене тропической зелени, которая сразу же смыкалась за ним, так что, повернувшись назад, туда, откуда пришел, совершенно невозможно было найти только что проложенную тропинку.

Уже одно это обстоятельство повергло бы в панику любого, и он неминуемо пропал бы в этом гибельном месте; однако Охотника было не так просто вывести из себя. Ему не приходилось прилагать никаких усилий, чтобы держать себя в руках, он просто шел вперед, размеренно взмахивая ножом-мачете, опутанные жилами мышцы на его плечах напрягались и расслаблялись; похожий на метроном, запущенный в темпе ларго, с каждым шагом все углубляясь в непролазные дебри, все дальше и дальше от цивилизации, забыв обо всех ее бесполезных для него благах. В данный момент он был похож просто на машину, действующую по бесконечному циклу, так монотонно и равномерно шагал и рубил Охотник. Шагал и рубил, рубил и шагал, с каждым шагом приближаясь к своей цели...

Все называли Охотника Охотником с Большой Буквы.

Это не могло не льстить ему, ибо он таким и был на самом деле – величайшим Охотником всех времен и народов, поэтому это прозвище было дано ему без каких бы то ни было преувеличений, кроме того, оно прекрасно отражало его убеждения и жизненную философию.

Что была для него Охота?

Все.

Это было даже нечто большее, чем смысл и цель его жизни, это была квинтэссенция существования, высшее предназначение, миссия, если угодно. Охота была для него действительно всем. Он жил ею, дышал ею, как воздухом. Невозможно было представить себе эти два понятия отдельно друг от друга, если знал хоть что-то об Охотнике, это были неразделимые вещи, не существовавшие порознь.

Не бессмысленная резня, не спортивный интерес, не какие-либо корыстные цели, не удовлетворение кровожадных инстинктов, нет. Просто Охота. В самом высоком смысле этого слова.

Охотник не помнил свое детство, семью, дом. Ему представлялось, что когда-то он появился на свет таким, каким уже был сейчас, но вот когда и где это произошло, он не знал. И не знал никто, к кому бы он не обращался с этими вопросами. Он страстно мечтал узнать свое прошлое, так как будущее его отнюдь не волновало. Но никто не мог помочь ему в этом.

Неожиданно джунгли впереди расступились, открыв изумленному взору Охотника развалины древнего сооружения, напоминавшего дворец или, скорее, храм, сейчас, однако, больше похожий на беспорядочное нагромождение камней и обломков скал, сплошь увитых ползучими тропическими растениями. Казалось, что эти развалины стояли тут испокон веков и родились на свет одновременно с джунглями, так органично вписывалась россыпь желтых камней, ранее, очевидно, представлявшая собой портал с множеством невысоких толстых колонн, покрытых незатейливой грубой резьбой, почти полностью исчезнувшей сейчас под действием губительного тропического климата в хитросплетении зеленых лиан. Колонны ранее подпирали невысокий купол, увенчанный статуей какого-то божества. Стены храма, похожие на полуразложившийся труп, увитые ползучими растениями, запятнанные лишаями мхов, полускрытые дымкой гнилостного тумана, как будто вырастали из густого ковра живой и мертвой растительности, покрывавшего почву. Из трещин в рассыпавшейся каменной кладке торчали длинные пучки грязной травы, похожие на клочкастую бороду какого-то сказочного лешего. Окна, в былые времена закрытые витражами, теперь слепыми глазницами взирали на Охотника, и в их взгляде читалась неприкрытая враждебность и жажда новых кровавых жертв.

Охотник обошел вокруг храма, держась на всякий случай на почтительном расстоянии от стен, с минуту постоял, раздумывая, перед темным провалом входа и, поправив на плече верный моток веревки, прошел под перекошенной аркой.

Внутри было, к вящей радости Охотника, довольно прохладно и не так сыро, как снаружи, однако он заставил себя не расслабляться и зашагал по мрачноватому коридору, полагаясь на свое уникальное зрение и стараясь не выдать себя. Воздух по мере движения вперед становился все более спертым, как в штольне глубоко под землей – не было никакого движения или сквозняка, и дышать становилось трудно. Голова становилась все тяжелее, перед глазами мелькали разноцветные точки, но бдительность Охотника была усыплена отсутствием вероятной опасности в этих развалинах, да и любопытство тоже сыграло свою роль. Постепенно посветлело, и после очередного поворота Охотник вошел в небольшой зал с высокими стенами, покрытыми плесенью вперемешку с грубо разрисованной наполовину осыпавшейся штукатуркой. Потолка, однако, не было, – он давно обвалился, и камни лежали россыпью на полу, но на середине зала стояла статуя какого-то божества, чудом сохранившаяся во время обрушения. Охотник обратил внимание, что идол был копией того, что венчал купол храма, но меньше и, кроме того, выполнен из более благородного материала, похожего на мрамор. Охотник издали бегло осмотрел скульптуру, и, решив, что опасности нет, осторожно подошел ближе, аккуратно перенося вес с одной ноги на другую, опасаясь ловушек, которыми изобилуют обычно подобные строения во всех приключенческих книгах.

В уродливых руках кровожадное на вид божество держало стилизованную отрубленную голову, выполненную из другого материала, нежели сам идол, и настоящий, стальной меч, на матовой поверхности которого не было и следа ржавчины, мастерски вделанный в каменные пальцы. Охотник давно интересовался и коллекционировал холодное оружие и даже слыл знатоком в этом деле, однако форма меча заинтересовала его – он никогда не видел ничего подобного. Забыв обо всем, он влез на невысокий постамент и аккуратно потянул меч, пытаясь вынуть его из каменного кулака.

В тот же миг он оказался на дне каменного мешка, взметнув тучу пыли к отверстию люка высоко над головой...

Охотник огляделся по сторонам, стараясь не терять головы и взгляд его упал на несколько пыльных скелетов разной давности, лежащих по углам. А в самом центре мешка в полу было углубление, из которого сквозь толстый слой пыли издевательски поблескивали золотые слитки. Несколько их виднелось и возле каждого скелета. Охотник вздохнул, вынул из рюкзака набор самозатачивающихся игл, вытащил одну и сильным ударом вбил ее в каменную кладку на уровне пояса. Затем достал еще одну и вбил ее на фут выше первой. Охотник еще раз глянул на сокровища, сплюнул и отвернулся... «Жаль, что нельзя будет вынуть иглы, не сломав».

Охотник вспоминал тот ненастный осенний вечер – по-моему, дело было в ноябре? – когда он коротал время в таверне со своим другом Покусником за кружечкой пива. За маленькими решетчатыми окнами, за закрытыми резными ставнями плакал и стенал, как баньши, ветер, запутавшийся в ветвях акаций; поперек неба, от горизонта до горизонта, наперегонки ползли грязные облака, похожие на лохмотья нищего, они цеплялись за стареющую луну, тусклую и ржавую, как шляпка плотницкого гвоздя, вбитого в низкие серые небеса, неряшливые, как протекающая крыша. Казалось, что, если выйдешь на улицу, можно дотянуться до тучи, как до тусклого фонаря над входом, всего лишь встав на цыпочки; однако в такую погоду никто не собирался выходить за порог, чтобы проверить это...

В перспективе наискосок, как нитки марионеток, протянулись струи дождя, и Охотник почему-то подумал, что нужно будет их раздвигать, как занавески, чтобы пройти по улице. Из рыльца водосточной трубы на стене дома напротив хлестала мутная вода, напоминая бешеные горные водопады. По улице неслись в безумном крутящемся танце, подгоняемые ветром, клочья мусора, застревая в перилах и под бровкой тротуара. А под старым мостом через квартал за углом плакали, сбившись в кучу, бездомные кошки и собаки.

Пустыня простиралась повсюду, куда хватало глаз, от горизонта и до горизонта, кирпично-красная, как на стандартном волпепере «экспы». Вот только там она выглядела совершенно безобидно и даже привлекательно для неискушенного человека. А тут, посреди расстилающегося во все стороны пространства, вызывающего приступы агорафобии еще более сильные, чем открытый океан, сумасшедший, чем-то напоминающий в своем гротескно-божественном безумии Дали или Ван Гога – Охотник не разбирался в живописи – цвет давил на подсознание, угнетая и подминая под себя.

Изредка встречались низенькие барханы с волнистым, как будто причесанным, мелким и сыпучим, как мука, песком, с вершин которых легкий ветер сдувал и уносил прочь красную пыльную вуаль, и тогда Охотнику казалось, что он очутился в самой середине кровавого шторма, непостижимым образом застывшего на месте. Красный цвет горячей медью поднимался со всех сторон, барханы будто поднимались от кошмарного сна и размахивали в раскаленном воздухе песчаными полотнищами.

Только по ночам пустыня теряла свой цвет и медленно чернела, остывая вслед уходящему за горизонт солнцу. Тогда со всех сторон вставала непроглядная тьма, и небо сливалось с землей. Горизонт можно было лишь угадать, найдя линию в пространстве вокруг себя, ниже которой не было звезд. Ночь приносила с собой также ледяной холод, от которого не было спасения. Охотник все же стоически переносил его, кутаясь в плащ-косуху, сидя перед умело разведенным, чтоб не задуло ветром, костерком.

Однородный, не имеющий оттенков, плоский, как марсианские равнины, цвет уходил вперед и назад, похожий сам на себя со всех сторон. Нельзя было понять, где какая сторона света, настолько одинаковой была пустыня. Только тоненькая цепочка следов спускалась за спиной Охотника в небольшую долинку между двумя песчаными холмами к только что покинутому высохшему оазису. Там на клочке расчищенной ветром настоящей, черной каменной поверхности пустыни лежал скрюченный, как труп погорельца, ствол окаменевшего как скала дерева, подточенного ветром. И все.

Следы скоро заметет песком ветер, и пустыня забудет о первом и, возможно, последнем человеке, пытавшемся пересечь ее. А пока Охотник сидел на песке и при помощи своего ноутбука пытался связаться с геодезическим спутником, проходившим в эту минуту через зенит. Перенастроив свой компас, Охотник убрал лэптоп в кодегеновском корпусе в рюкзак, и продолжил путь по пустыне.

Над ним, бесконечно высоко, висело небо. Оно составляло разительный контраст с землей, в другое время, безусловно, привлекший внимание Охотника, однако ему сейчас было не до небесных тайн.

Ни единого облачка не нарушало глубокую, нереальную синеву неба, только в центре него сияла плазменной электродугой ослепительная точка солнца, плавившая, казалось, песок в стекло своим нестерпимым жаром. Такую непередаваемой чистоты и прозрачности синеву имел, разве что, Ледовитый океан на километровой глубине, если смотреть прямо вверх, в сторону поверхности. Каждый раз, когда Охотник поднимал голову к небу, он на миг терял ориентацию в пространстве, так сильно действовала на него эта магическая, всепоглощающая синева, и ему казалось, что он падает в это негостеприимное кричащее небо.

Но Охотник, повторюсь, сейчас не был расположен восхищаться прелестями, открываемые перед ним пустыней. По его вычислениям, ему предстояло идти еще три дня – это в том случае, если он будет двигаться с той же скоростью. Но в рюкзаке, кроме компьютера, ничего не было. Фляга на поясе опустела вчера утром. Охотник рассчитывал пополнить запасы жидкости в оазисе, по-прежнему наносимого на карты. Однако он застал оазис в запустении.

На чело Охотника легла глубокая морщина, когда он устраивался на ночлег, завернувшись поплотней в плащ-косуху и подложив под голову жесткий рюкзак. Над ним одна за другой быстро зажигались холодные и острые, как иглы, немигающие звезды.

Внутри же было тепло и очень уютно, за что Охотник и Покусник любили это заведение и частенько сюда наведывались, чтобы перетереть на разные темы. Точнее, пил, в основном, Покусник, ветеран алкогольного движения, художник, поэт и музыкант, мешая все подряд в самых различных пропорциях и комбинациях, тем не менее, никогда не напивавшийся. Охотник же за весь вечер обходился кружкой теплого эля, что, однако, не мешало ему вести со старым товарищем задушевную беседу.

По старым кирпичным стенам таверны струились изменчивые тени, должно быть, от скуки тихонько игравшие в прятки, под потолком, затянутым рыбацкой сетью, висели два старых коптящих керосиновых фонаря, а в центре комнаты весело и тепло горел двойной камин. Возле него на вешалке сушилась одежда немногочисленных посетителей, в том числе плащ-косуха Охотника и старый брезентовый с кожаными и металлическими вставками бомбер Покусника.

Поднявшись на вершину очередного песчаного холма, Охотник остановился. Из-под его ног ветер вырывал песок и бросал его в пространство длинными лентами, а бархан пел ветру свою протяжную, тоскливую песню. Заслушавшись, Охотник не сразу заметил то, что имело место быть у подножия бархана.

Охотник не верил своим глазам: прямо перед ним внизу лежал оазис, которого не было на картах. Это не мог быть мираж – Охотник слишком часто видел миражи, чтобы спутать то, что открылось ему, с этим атмосферным явлением. Оазис, точнее просто источник и насколько деревьев вокруг него, лежал перед ним всего в паре сотен шагов, чересчур реальный, чтобы не поверить в него. Охотника не смутило то, что этот источник не был нанесен на карту – этот район пустыни был известен лишь по снимкам со спутников, а оазис имел всего несколько метров в поперечнике. Вид поблескивавшей на солнце воды, просачивавшейся из-под песка, загипнотизировал Охотника. Он думал лишь о возможности вдоволь напиться и запастись водой впрок, ибо фляга опустела еще позавчера и силы были на исходе. Кроме того, деревья могли дать какое-никакое топливо для костерка и тогда не придется мерзнуть под открытым небом хотя бы одну ночь. Охотник сбежал вниз по склону, увязая в песке и вздымая его тучами. Забыв про осторожность, он подбежал к источнику, выкопал в песке ямку, которая почти сразу же заполнилась теплой мутной водой и жадно припал к ней губами. Однако пил понемногу и не спеша, зная, что это может убить его ослабевшее тело. Наконец, напившись, он выпрямился, умиротворенно крякнул и утер губы рукавом плаща-косухи. Сделав пару шагов в сторону, он заметил, что песок, по которому он ступает, темный от пропитавшей его влаги, и ноги утопают в нем, как на морском пляже. Вот только с каждым шагом все глубже...

Охотник понял, что попал в зыбучие пески. Теперь все зависело от его хладнокровия. Зыбучие пески не засасывают путешественников сами по себе, как это описывается в приключенческой литературе. Эти самые горе-путешественники сами погружаются в песок глубже и глубже под действием собственного веса в результате неправильного поведения и неосторожный движений. Опытный человек может выбраться из этой ловушки.

Ноги Охотника были погружены в песок до середины голени, при этом ему казалось, что он стоит на относительно твердой почве. Однако после пробной попытки вытащить из песка левую ногу, правая погрузилась по колено. Безусловно, широкие подошвы «Гриндерсов» спасали его от более быстрого увязания, но все равно это было неприятно. Охотник решил не терять время: он вытащил флягу и погрузил ее в свой след, заполнившийся водой. Перекладывая флягу в рюкзак и вешая его на спину, он погрузился еще глубже, и теперь уровень песка был немного выше колен. Охотник снял с плеча веревку, размотал ее, завязал на одном конце скользящую петлю и, размахнувшись, аккуратно метнул веревку, как лассо, целясь в ближайшее дерево. Сила противодействия при этом вдавила его в песок до середины бедра. Охотнику повезло – петля зацепилась за ветку дерева. Потихоньку выбрав слабину, он затем медленно, но уверенно потянул за веревку, вытаскивая себя из трясины сантиметр за сантиметром. Тут ветка лопнула, и Охотник ушел обратно в топь уже по пояс. Теперь он начинал нервничать. Глубоко вздохнув и постепенно приведя себя в порядок, он подтянул веревку к себе, распустил петлю и снова забросил ее на дерево. На этот раз он погрузился уже по грудь, но и лассо зацепилось за более надежную ветвь.

Переведя дух, Охотник начал медленно, с усилием перебирать веревку. Мокрый тяжелый песок плотно обступил его со всех сторон, и Охотнику приходилось туго. Лишь через полчаса он уже мог переступить с ноги на ногу, но все еще не выпускал веревку. Отдохнув немного, Охотник, собрав все силы, рванулся в сторону от опасного места, туда, где песок был сухим и надежным. Не останавливаясь, Охотник перекувыркнулся через голову и откатился еще на несколько метров.

И упал без сил.

На следующее утро Охотник ушел из «оазиса», не оглядываясь, лишь предварительно нанеся на карту опасное место для последующих поколений...

Покусник сидел напротив Охотника, развалясь на неудобном стуле с самым непринужденным видом и, покуривая свою трубку, как всегда, набитую неизвестно чем, пускал колечки в пространство перед собой, причем каждое колечко было все меньшего диаметра и нанизывалось на горлышко бутылки из-под «Мочи Бэйля», стоявшей на столе, составляя некое подобие «Ханойской Башни». При каждом его слове изо рта и из ноздрей вырывались клубы пряно пахнущего дыма, свивавшегося тугими плетьми и обволакивавшего неподвижную фигуру Покусника, вместо того, чтобы рассеиваться под потолком. Веревки дыма принимали в воздухе очертания драконов, башен, всадников... Охотник смотрел на них, слегка недоумевая, и приписывал эти необъяснимые явления воздействию «табачного» дыма на сознание. Приятный тихий, слегка гнусавый голос Покусника окутывал Охотника, подобно аромату благовоний, укачивал в мягких ладонях, как в лодочке на груди спящего океана, и с каждым его словом Охотник все больше и больше отрешался от мира...

Это был мир льда и камня, суровый и мрачный, серо-черный, с острыми скользкими гранями и резкими очертаниями, вечно укрытый от посторонних глаз белым холодным туманом-саваном, который клубился вдоль неровных стен, как пар вокруг емкости с жидким азотом. Острые скалы, как иглы готического собора, врезались в графитовое небо, вспарывая животы проплывающим тускло-бурым плаксивым облакам. Тут было сыро и неуютно, грязно и скользко, холодно и промозгло.

Ледяной ад – так про себя окрестил Охотник эту неуютную, негостеприимную местность.

Там, где кончался черный гранит, дававший приют лишь немногочисленным птицам, ютившимся на отрогах скал, начинался лед, отличавшийся от этого фантастического нагромождения камней лишь цветом – грязно-серый, он принимал самые разнообразные очертания, подвергаясь выветриванию в даже большей степени, чем скалы. Он был похож на бушующий в разгар шторма океан, внезапно замерзший в своем буйном великолепии. Охотника не покидала мысль, что океан может в любой момент проснуться и ревущие валы, дотоле спокойные, скованные холодом мрака, недвижимые, как памятники тщеславию человеческому, рухнут на него со всех сторон, мгновенно похоронив в черной призрачной глубине, куда не проникает солнечный свет.

Охотник углубившись в эту северную страну, проникнув в самое ее сердце, стоял перед самой высокой, поистине неприступной, воинственной в своем затворническом одиночестве скалой, рядом с которой самые гордые небоскребы его города, возносившие свои головы к солнцу, подобно вавилонской башне, казались детскими домиками, построенными в песочнице...

Охотник возвел очи горе и не увидел ее вершины... А ведь его путь пролегал через эту твердь. захватившую власть в этой стране, являвшейся ее негласной королевой и повелительницей. Она установила жесткий контроль над пространством, и, куда бы не повернулся Охотник, ему все казалось, что скала нависает именно над ним, так подавляюще велика была твердыня.

Охотник карабкался вверх и вверх, к вершине, сберегая дыхание перед заключительным рывком к вершине, иногда отдыхая, повиснув на одной руке над пропастью, раскачиваясь, как повешенный в своей петле, или стоя на каменном карнизе, прижимаясь в стене всем телом, обдуваемый нещадными порывами ледяного ветра, несущего наждак ледяных кристаллов...

Время от времени ему приходилось подниматься по расщелинам, напоминавшим каминные трубы, упираясь в стенку спиной и ногами в противоположную, иногда цеплялся за едва заметные выступы и трещины одними лишь подушечками изящных, но чрезвычайно сильных пальцев, подтягиваясь, бросая вверх свое тело, а мышцы и связки его рук скрежетали, как лебедки, работающие на пределе мощности. Бывали моменты, когда его босые («Гриндерсы», связанные шнурками, болтались через плечо) ноги – в обуви с толстой подошвой не нащупать мелких выбоин и трещин - не находили опоры и Охотник карабкался вверх на одних руках, как кошка, буквально ногтями цепляясь за скалу...

Один раз он сорвался. И полетел вниз в облаке каменной крошки, сжимая в кулаке обломок гранита, оторвавшийся от скалы с влажным хрустящим звуком, едва только Охотник положил на него руку. Все произошло очень быстро. Он подтянулся на левой руке, помогая себе коленом, когда правая, на которую он уже собирался перенести всю массу тела, сорвалась. Охотник на головокружительно долгое мгновение повис в воздухе над пропастью, от неожиданности парализованный и беспомощный. Медленно, как на Луне, он начал падать вниз, и тут его неистребимой силы инстинкты победили. Перед глазами Охотника уплывала вверх, медленно отдаляясь от него, наклонная стена гранита, но его рука скользнула за спину неуловимым движением и, распрямляясь, понесла к стене топор-ледоруб, расплывающийся в неверном свете пасмурного дня в шелестящую мутную стальную полосу. В следующее неуловимо короткое мгновение острие на обухе топора вонзилось с далеко разнесшимся звоном в гранит, даже не треснувший, а просто расступившийся в стороны от блестящей стали и ледоруб намертво стал параллельно стене. Охотника рванула вниз инерция, но фрикционное покрытие рукояти не позволило его ладони соскользнуть – тело дернуло от мгновенной перегрузки и... Охотник повис, раскачиваясь, на вбитом в камень топоре; рука заныла от сильного рывка. Придя в себя и оглядевшись, он понял, что пролетел не более метра. Охотник закрепился на скале и оторвал онемевшую руку от рукояти топора, подождал, пока пальцы смогли снова нормально сжиматься и разжиматься и попробовал вынуть топор из стены. Он ухватился за обух и потянул, постепенно наращивая усилие, и наконец, когда мышцы начали трещать, как корабельные канаты, ледоруб поддался. Однако острие осталось в камне. На вершине торчащего из скалы стального пенька видны были искореженные зерна кристаллической решетки не выдержавшего нагрузки металла. Охотник остервенело швырнул ледоруб в пропасть, но, как ни прислушивался, не услышал звука его падения...

Он продолжал восхождение.

Однако вершина приближалась слишком медленно...

Обсудив с Покусником все интересные темы, Охотник замолк, переваривая услышанное. Тут ему в голову и пришла идея задать Покуснику вопрос, мучающий Охотника столько времени. Он быстро осушил свою кружку и стукнул ею об стол. Слегка подавшись вперед, он спросил Покусника, почему, мол, все называют его «Охотником с Большой Буквы».

Взгляд Покусника затуманился, и сам он как-то ушел в себя, выпуская из ноздрей сизый дым. Через какое-то время Охотнику показалось, что Покусник не услышал вопрос и собирался уже повторить его, но тут Покусник заговорил, медленно и задумчиво, делая многозначительные паузы почти после каждого слова:

- Я не знаю. Однако думаю, что тебе можно помочь. Попробуй найти какого-либо из двух Великих Техномагов: Доброго Чмиря-Чмиря или Злого Матуша. Я думаю, они знают ответ на твой вопрос.

- Но как же мне их найти? – Воскликнул Охотник.

- Городской Архивариус – мой старый друг. Я часто обращаюсь к нему, если мне нужен какой-то документ, древний или нет, без разницы. Он их коллекционирует. Уверен, что у него есть какие-то данные, которые подскажут тебе, где искать Великих Техномагов...

Охотник сделал последнее усилие и перебросил ослабевшее тело через край скалы. Отползя от него на пару шагов, Охотник вытянулся, обессилевший, на камнях и сразу же уснул...

Охотник открыл глаза: над ним было все то же свинцовое негостеприимное небо, размалеванное грязными кляксами туч. Холодный ветер шевелил волосы Охотника, но он лежал все так же неподвижно и смотрел в небо. Через какое-то время, почувствовав, что силы понемногу возвращаются, Охотник с усилием перекатился на бок, приподнялся на локте и замер, ибо его глазам предстало зрелище, для этого сурового угрюмого края неестественное и даже нереальное. В стороне, шагах в ста, стоял человек в легкой одежде, развевавшейся на пронизывающем ветру. Охотник приподнялся на руках, не отрывая воспаленных глаз от фигуры, встал сначала на колени, затем выпрямился и поднес ладонь козырьком к глазам. При этом другая его рука автоматически потянулась к веревке. Лишь спустя пару мгновений Охотник вспомнил, нащупав пустоту, что веревка уже давно утеряна где-то в пустыне и внутренне напрягся.

Тем временем фигура стояла неподвижно, и Охотник решил подойти поближе, решив, что особой опасности тщедушный на вид незнакомец не представляет. Охотник медленно двинулся к нему, внимательно наблюдая за всеми его действиями, и в какой-то миг понял, что это женщина. Точнее, даже девушка – юная и хрупкая, она стояла на ветру, и ее молодое стройное тело с бледной кожей, свойственной северным народам, было едва прикрыто тонкой тканью простого, но довольно элегантного платья.

Охотник не был так падок на женский пол, как, например, его приятель Покусник, однако от этой девушки веяло поистине сказочной женственностью и обаянием; ее черные, как вороново крыло, волосы тяжело струились по ветру, ниспадая с обнаженных мягко очерченных плеч, блестящие глаза, большие и внимательные, прямо-таки светившиеся добротой и целомудрием, следили за каждым движением Охотника. Робея, Охотник зашагал к девушке, однако почему-то силуэт, полускрытый лоскутьями тумана, приближался слишком медленно. Это было похоже на сон: фигура девушки как будто скользила над камнями, нереальная в росчерках усиливающегося ветра, который хлестал Охотника по лицу. Он зашагал быстрее, но безрезультатно; в конце концов, он побежал, хотя его изможденное тело кричало при каждом шаге. Однако его непреодолимо влекло вперед, все сильнее и сильнее; он уже не отдавал себе отчета и единственной его мыслью было догнать фантастическую фигуру, которая уже начала удаляться, распадаясь в воздухе, как встряхиваемый пазл, лишь ослепительная улыбка сияла посреди клубящегося облака черных волос...

Неожиданно Охотник открыл для себя, что падает. Мимо него с воем проносилась каменная стена; очевидно, в погоне за призраком он подбежал к краю пропасти и не заметил, как переступил грань. Не успев осознать свою ошибку, он почувствовал, как чьи-то сильные руки подхватили его в воздухе, и дыхание перехватило от резкого толчка. Неожиданно для себя Охотник оказался на твердой земле. Ничего не понимая, мысленно борясь с неестественностью происходящего, противоречащего логике, он растерянно хлопал глазами во все стороны. Тут его взгляд упал на две одинаковые фигуры в жемчужно-серых монашеских рясах, стоящих слегка в отдалении. Их лица были скрыты низко надвинутыми капюшонами, а там, где должны были быть ноги, клубился туман, скрадывая очертания.

Окончательно потерявшись, Охотник уставился на людей, подсознательно понимая, что они имеют какое-то отношение к его чудесному спасению. Фигуры одновременно, как по команде, откинули назад капюшоны. Один из людей был относительно молод, черты его лица были остры, но довольно приятны. Левая бровь выдавалась вперед неопрятным кустиком, нависая над проницательным черным глазом. Второй же человек был уже немолод, его длинные волосы были почти белыми. Правая его бровь, аккуратно причесанная и уложенная, также выдавалась далеко вперед. Внимательные мудрые глаза спокойно взирали на Охотника, постепенно приходившего в себя.

- Мы – Великие Техномаги: Добрый Чмирь-Чмирь и Злой Матуш. Мы – Сила и Основа, Начало и Конец. Мы – Ноль и Единица, Черное и Белое, Левое и Правое. Мы Полубоги Полупроводников и творим транзисторы из кремния и германия одним движением брови. Говори, чего ты хочешь, смертный!

Опомнившись, Охотник, теряя самообладание, крикнул в пространство, отделявшее его от Великих Техномагов:

- Почему Люди называют меня Охотником с Большой Буквы? Кто я на самом деле? И как, в конце концов, мне вернуться обратно?

- Мы дадим тебе волшебный порошок p-n перехода, с его помощью ты вернешься туда, откуда начал свое путешествие... Нам известно, кто ты и откуда. Мы знаем о тебе все. Но открыть тебе мы можем лишь немногое. Мы почти всесильны, но есть Силы выше нас. Слушай же: имя Охотник было дано тебе с рождения, как давалось всегда всем мальчикам твоего племени; племя же это живет на берегу реки под названием Большая Буква, что течет там же, где и Малая Буква. Это все... Прощай, смертный!

- Подождите! Мне еще многое нужно у вас узнать!.. – но фигуры медленно таяли в тумане, искажаясь и расплываясь по ветру.

Охотник стоял на краю обрыва, и в голове у него роем лесных пчел носились разные мысли. Он узнал, наконец, кто он и откуда, но, черт побери, этого было так мало! На Охотника обрушились, словно буря, эмоции и захлестнули сердце тоской по родине, болью и печалью; воспоминания, которых никогда не было, вихрем пронеслись перед глазами, засыпав их песком утраты и разочарования, и от этого Охотник заплакал, наверное, первый раз в жизни, совершенно опустошенный и вымотанный. Щемящее чувство одиночества, дотоле никогда не тревожившее Охотника, вдруг заполонило всю его душу, неистребимый жизненный оптимизм уступил ощущению дикой безысходности, непонятного, беспредметного страха, всепоглощающего, иссушающего разум... Охотник без сил опустился на холодные камни и долго рыдал, глядя прямо перед собой невидящим, отсутствующим взглядом, даже не закрывая лицо ладонями, как это обычно делают все плачущие. Совершенно неожиданно для себя он ощутил весь непереносимый груз бытия, вдруг навалившийся ему на плечи, сгорбивший его и прижавший к земле, и от этой невыносимой тяжести из его губ вырвался протяжный стон, полный горя и абсолютной сокрушенности. Он как будто понял, что ему не нужно стесняться своих слез и плечи его содрогались от осознания неких истин, проходящих перед ним и с укором глядящих на него, словно труппа странствующего театра под дождем. Но вместе с соленой влагой слез из него уходило какое-то непередаваемое внутреннее напряжение, копившееся внутри, казалось, все это время. Постепенно Охотник успокоился и через какое-то время ему уже было непонятно, отчего же он только что так безудержно, истерически плакал – ведь все было по-прежнему... Небо, земля, солнце в разрывах облаков... Охотник несколько раз глубоко вздохнул, восстанавливая дыхание, встал и посмотрел вокруг. Ледяной ад, пару минут казавшийся ему таким неприветливым и суровым, теперь приобрел новые, не замеченные ранее краски и очертания. Серые и черные скалы окрасились мириадами оттенков в лучах солнца, вышедшего, наконец, из-за туч, на острых ледяных гранях играли отблески заката и даже в поредевшем тумане не ощущалась былая враждебность.

Охотник сжал кулаки и ощутил какой-то предмет в руке – это оказался кожаный мешочек с порошком p-n перехода. Лицо Охотника осветила улыбка, первая за столь долгое время, он размахнулся и швырнул мешочек в пропасть. Но, очевидно, плохо завязанный, мешочек раскрылся в воздухе и за ним протянулся сверкающий шлейф, как от реактивного самолета в миниатюре. Пыль сияла и переливалась в красных лучах, слишком легкая, чтобы сразу опуститься на землю, она была подхвачена налетевшим неизвестно откуда вихрем и закружилась вокруг Охотника снежным бураном, ослепляя его блеском и заслоняя мир. В следующее мгновение Охотник уже не понимал, вращается ли он сам или мир вокруг него; почва ушла из-под ног и Охотник провалился в сияющую бездну, почувствовав внезапную волну непонятного страха, он закрыл глаза...

Со всех сторон его окружали бестелесные голоса, тревожно взывающие к нему; падение, продолжавшееся, как ему показалось, целую вечность, между тем, прекратилось. Охотник несмело открыл глаза и увидел прямо перед своим носом блестящую полупрозрачную поверхность, внутри которой плясали огоньки, однако, сфокусировав взгляд, понял, что перед ним крышка стола, в которой отражаются огни керосиновых ламп. Таинственный голос все продолжал звать его, однако уже не так тревожно, и Охотник повертел головой в поисках его источника. Его взгляд наткнулся на слегка размытую фигуру и, как ни старался, Охотник не мог поймать ее в фокус, однако что-то знакомое в этой фигуре все-таки узнал. Фигура увеличилась, заняв все поле зрения, и отчетливо произнесла: «Давай, вставай, дружище, лавочка закрывается. Уже утро...»

Wizzard ®